20 февраля в Европейском университете в рамках программы курса по визуальным исследованиям факультета истории искусств при поддержке компании Coca-Cola состоялась вторая лекция Евы Берар (CNRS) из цикла «Формирование образа «большого города» на рубеже XIX – XX веков. Санкт-Петербург – Европа». Лекция «Прямая линия, или функциональный город буржуазии» была посвящена крупнейшим модернизационным градостроительным проектам второй половины XIX века, сформировавшим модель города «прямой линии»: барселонская «urbanización» Ильдефонса Серда, перепланировка Парижа барона Османа и проект реконструкции Вены Отто Вагнера.
В 1902 году в специальном выпуске «Мира Искусства» (1902, № 2), посвященном художественному изображению Петербурга, вышла программная статья Александра Николаевича Бенуа «Живописный Петербург». Эта статья пробудила общественный интерес к городу как эстетическому объекту и объекту научных исследований, и, таким образом, А.Н. Бенуа и мирискусники задали импульс к переосмыслению образа Санкт-Петербурга и созданию «петербургского мифа». Они преследовали цель «заново открыть окно в Европу», но что именно предлагала Европа в то время? Как «производился» современный столичный город в Европе? Каковы были его пространственные и визуальные координаты? Ева Берар поставила перед собой задачу показать, какие направления градостроительной мысли в Европе стали источниками вдохновения для круга Бенуа.
Как широко известно, первая половина XIX века была отмечена стремительным развертыванием промышленной революции. Все более влиятельное положение в обществе занимали классы, чье будущее зависело от промышленности и города. Пустели деревни: как дворянство, так и крестьяне стремились в города, и они стали «задыхаться» от толп приезжих. Хотя самый бурный рост городов происходил в Англии, урбанистическая революция совершилась во Франции. В 1853 году, сразу после захвата власти Наполеоном III, префектом Парижа был назначен Жорж Эжен Осман. Именно с его именем связан самый масштабный проект модернизации столичного города в Европе XIX века.
До реконструкции Париж представлял собой перенаселенный и наполненный нечистотами город средневековых трущоб, сотрясаемый вспышками эпидемий и социальных волнений. Сторонники сноса средневековой застройки получили решающий аргумент в свою пользу после опустошительной эпидемии холеры начала 1830-х годов. Согласно гигиеническим теориям, разработанным среди сенсимонистов, остановить холеру было возможно, только обеспечив доступ воздуха и солнца в тесные и темные кварталы бедняков. Кроме того, развитие капитализма, растущие потоки людей и транспорта требовали расширения проезжей части города. С целью решить эти проблемы барон Осман предпринял небывалую хирургическую операцию на средневековом теле французской столицы. (илл. Оноре Домье. Холера 1832 года в Париже. 1841)
Цели перепланировки Парижа были сформулированы в звучном лозунге: «проветрить, объединить и украсить город» (фр.: d'aérer, unifier et embellir la ville). В результате произошло радикальное изменение структуры города: «пробел» в застройке – улица или площадь – стал играть основную роль в формировании эстетики и организации городской жизни. Проложенные Османом широкие проспекты-«траншеи» связали центр города с окраинами. Унифицированные фасады единой высоты организовывали перспективу, выходящую на мощный архитектурный акцент в конце магистрали: здание театра, вокзала или же монумент. Поддержку Осману оказывала не только и не столько монархия, сколько крупная буржуазия. Она предъявляла к городу функциональные требования: он должен был обеспечивать капиталистическое производство и потребление. Город рассматривался как средство производства. Ответом на такой запрос было сооружение коммуникационных сетей – Париж стал городом циркуляции, обмена товарами и амбициями (илл. Гюстав Доре. Ладгейт Хилл. Лондон, 1872.
Цикл гравюр Доре, изобразившего современный ему Лондон, прекрасно иллюстрирует проблемы большого города XIX века).
Такое понимание города породило новую эстетику. Говоря о визуальном восприятии работы Османа, лектор выделила два аспекта: разрушение и упорядочение. Остановимся на них чуть подробнее (План модернизации Парижа барона Османа).
В первую очередь, масштабные работы по переустройству Парижа вызывали в жителях ощущение разорения, опустошения, руинирования города. Прежде города знали лишь естественное опустошение: силой стихий или пожаров. В конце XVIII века возникла новая разрушительная сила – революции. В случае Османа впервые «массовое разрушение города стало следствием не бушующей стихии, а планомерных действий модерна и капитала». Эта сторона восприятия модернизации города была проиллюстрирована строками из стихотворения «Лебедь» Шарля Бодлера (1857): «Le vieux Paris n'est plus (la forme d'une ville / Change plus vite, hélas! que le coeur d'un mortel)» [«Старого Парижа больше нет. Форма города / Меняется быстрей, увы! – чем сердце смертного» – подстрочный перевод С. А.]. В понимании Бодлера modernité – дух современности – отличается от предшествующих эпох тем, что совмещает в себе вечное и мимолетное. Одной из важных тем для поэтов эпохи была женская красота – как категория вечности, но, в то же время, продукт моды. Эстетика модерна, по Бодлеру, тривиальная, голая, обнаженная. Дух модерна не сентиментален, он ищет обнаженную структуру. Лектор отметила, что этот термин встретится слушателям позднее, при рассмотрении градостроительных решений венского предтечи функционализма Отто Вагнера.
Второй стороной визуального восприятия города нового типа стало упорядочение. Город преобразовывался как вширь, так и вглубь. Важнейшей частью модернизации Парижа стала прокладка подземной канализации, водо- и газопровода. Вторжение в подземелья Парижа породило фантазии о внутренней морфологии Парижа (поговаривали, что Осман был вдохновлен «божествами снизу, а не богом с небес»). В то же время появились новые технические изобретения, позволяющие прогнать мрак из подземелий и сделать видимым невидимое. Знаменитый французский фотограф Феликс Надар, прославившийся первой в истории аэросъемкой – он сфотографировал Париж в 1858 году, поднявшись над городом на воздушном шаре, также проник и в городские подземелья. При помощи искусственной вспышки он сделал первые снимки канализационных работ. Упорядочивание также происходит и за счет введения единой линии карнизов и окон. Единственным развлечением для глаза на плоских фасадах оставались узкие декоративные балкончики с чугунной решеткой, фронтоны и острые скаты крыш. Строительный и визуальный порядок, по мнению Евы Берар, воплощал порядок буржуазии (Феликс Надар. Канализация Парижа. 1860).
Проект Османа не был уникальным, он встраивался в международное движение модернизации средневековых городов. Прототипом же являлся план перестройки Барселоны, автором которого был инженер Ильдефонс Серда. Его же авторству принадлежит сам термин «урбанизация» (исп.: urbanización). Импульс к переустройству города был дан тем же санитарным фактором - катастрофической эпидемией холеры. Проблемы больших городов были общеевропейскими. План Серда был официально утвержден в 1859 году, однако предложенная им система для целого города была еще в 1855 году применена при строительстве отдельного района Эшампле. В основе плана Серда – прокладка магистральных линий и решетчатая планировка кварталов. Прямые и широкие улицы образовывали прямоугольные кварталы с характерными скошенными углами. Такая планировка улиц обеспечивала беспрепятственное перемещение транспорта, хорошую освещённость и вентиляцию (План модернизации Барселоны Ильдефонса Серда. 1859).
Еще одним значимым для России примером был проект реконструкции Вены Отто Вагнера. Начало процесса реконструкции было положено в 1857 году, когда император Франц-Иосиф I постановил, чтобы средневековые стены были убраны, ров засыпан и превращен в кольцевой проспект – Рингштрассе. Стимулируя городскую жизнь, кольцевая улица вскоре начала ее стеснять. Более чем через три десятилетия после первого этапа модернизации в 1892 году в конкурсе проектов перестройки столицы победил лидер венского Сецессиона архитектор Отто Вагнер. Он предложил Regulierungsplan – план неограниченного, но упорядоченного развития города. Основным принципом Вагнера была возможность добавления новых градостроительных единиц вдоль радиальных линий. Ключевым для проекта стал вопрос организации движения в городе. Подходя к его решению с позиций функциональности, Вагнер провозгласил: «Наш реализм, наше движение и новая технология требуют непременно прямой линии», ведь, как известно, это самый короткий путь из точки A в точку B (Отто Вагнер. План большого города (Die Grosstadt). 1911).
Сходным образом он подошел к вопросам эстетики города эпохи модерна: «Нам надо осознать, что единый отправной пункт нашей художественной работы заключается исключительно в современной жизни». Отбросив всяческие «нео» (исторические стили), Вагнер прибегает к «стилю полезности». Архитектурный реализм Вагнера заключался в противопоставлении обнаженной конструкции риторике эклектики. Легитимизация открытых металлических конструкций означала, что роль архитектора теперь играл инженер.
После революций, прокатившихся по Европе в 1848 году, монархия стала «подавать руку» новому могущественному классу, буржуазии. Визуальными доминантами Вены становятся символы Габсбургской буржуазной империи – новые публичные здания: парламент, городской совет, опера, университет и многочисленные музеи.
В Санкт-Петербурге, в отличие от европейских столиц, Романовы не придавали значения декору и целостному благоустройству города. Однако Россия переживала строительный бум, и опыт европейских градостроителей в Петербурге пользовался большой популярностью. Книга Отто Вагнера «Современная архитектура» (1896), в которой он собрал опыт своих градостроительных решений, была переведена почти сразу после ее публикации, на нее появились несколько рецензий в «Зодчем». Самому же Вагнеру было присвоено звание почетного члена петербургского общества архитекторов. Несмотря на популярность его трудов, принцип утилитарности: «Лишь то красиво, что необходимо», – не нашел отклика среди русской интеллигенции. Лектор подчеркнула, что основное внимание публики было отдано конкретным архитектурным решениям, а градостроительные теории прошли незамеченными. С точки зрения Евы Берар, в России не сложилось восприятие города как целостного организма со всеми его коммуникационными структурами.
В следующей лекции цикла будет дан ответ на вопрос, почему город «прямой линии» и типовых решений стал не казармой, но городом оперетки Оффенбаха – в случае Парижа, и оперетки Штраусса – в случае Вены.
Софья Абашева