Памяти Бориса Максимовича Фирсова

18 января в возрасте 94 лет ушел из жизни Борис Максимович Фирсов, советский и российский социолог, доктор философских наук (1979), основатель (1994), первый ректор (1995–2003) и почетный ректор (с 2003 года) Европейского университета в Санкт-Петербурге.

На этой странице мы публикуем воспоминания друзей и коллег Бориса Фирсова.

Борис Максимович умело и изящно создал институцию, ставшую инструментом российского осмысления европейской образовательной модели и плотиной на пути «утечки мозгов». Он дарил всем ощущения радости от сочетания преподавания и учения и был символом эпохи, которая ушла вместе с ним.

Михаил Борисович Пиотровский, Генеральный директор Государственного Эрмитажа, председатель Попечительского совета Европейского университета в Санкт-Петербурге

С Борисом Максимовичем Фирсовым мы познакомились в 1983 году, когда я пришел работать в Институт социально-экономических проблем Академии наук. Тогда в институте работал ряд лучших социологов страны, среди них был и Фирсов, он тогда работал в области социологии СМИ, что для 70–80-х было чем-то абсолютно новым, невероятным, особенно изучение иностранных СМИ. Но благодаря исследованиям в этой области мы стали лучше понимать роль СМИ в перестроечные 90-е. Именно этот период работы в ИСЭП АН(тогда еще СССР) сильно повлиял на мой профессиональный рост и мировоззрение. Создание Европейского университета в Санкт-Петербурге стало новым прорывом для всех нас, тогда мы все в меру сил участвовали в этой работе. Я уже тогда работал в мэрии города. Университет благодаря Борису Максимовичу состоялся и берет новые высоты. Мы всегда будем благодарны ему за это.

Алексей Леонидович Кудрин, член Попечительского совета Европейского университета в Санкт-Петербурге

Борис Максимович всегда был в авангарде своего исторического времени — создавал то, что подсказывало время. В начале 90-х кто-то делил кооперативные ларьки, кто-то эмигрировал, кто-то просто выживал, а Фирсов предложил создать университет. Такой, который бы преодолел отставание нашей страны в социальных и гуманитарных науках, доставшееся нам по итогам советского идеологического контроля. Он умел убеждать людей — сказался опыт Дзержинского райкома партии 60-х годов. И нашел единомышленников. Я тогда заканчивал диссертацию в Кембридже. Фирсов мне сказал: давайте делать в Петербурге университет, который бы отвечал самым передовым международным стандартам. Это была авантюра, но я согласился. Наука не знает границ, но то, где ты ее делаешь, имеет значение. Борис Максимович вернул в Россию многих ученых и повлиял на судьбы многих людей.

Вадим Викторович Волков, ректор Европейского университета в Санкт-Петербурге

Фирсов воплощал в себе то лучшее и худшее, что породила советская цивилизация. С одной стороны, — он нес в себе порыв как революционной эпохи 1920-х, так и хрущевской оттепели 1950–60-х; они помогли ему сделать ЕУСПб, университет, который отличался от других всем — как самый международный из русских и самый русский из международных. С другой стороны, он рассказывал мне, как он участвовал в рейдах против стиляг в середине 1950-х, и потому мог спокойно быть на страже консервативных нравов и — кто знает — если бы не встретил Бориса Вахтина, мог бы войти в историю как человек, спокойно остановивший слишком разошедшееся демократическое движение в Ленинграде 1960-х годов. Ему повезло (да и нам повезло), что из власти он выпал достаточно рано и всю свою бесконечную орг энергию он пустил на создание научной организации, подобия которой в Санкт-Петербурге не было и не будет. Он имел чутье на людей, даже, я бы сказал — он чувствовал вкус жизни, и мог спокойно разговаривать как с высокими начальниками, так и в экспедиции с простыми юкагирами. И эти чутье на людей и приверженность к достойной жизни дали ему все те таланты, которые нужны для того, чтобы запустить небывалое в ход. И оно сбылось.

Олег Валерьевич Хархордин, профессор факультета политических наук, директор Исследовательского центра Res Publica,
ректор Европейского университета в 2009–2017 годах

Последний раз я видела Бориса Максимовича за неделю до смерти. Он был в неважном состоянии, но, когда я его спросила — будет ли он еще писать книги — он ответил, что да. Я спросила — одну? — Нет, сказал он, хотя и не очень разборчиво — одну мало, буду две. И теперь я думаю, что если сказал, — значит напишет. О нас с вами, о том, какими мы станем благодаря или вопреки тому, что он для нас создал и что нам оставил, — благодаря человеческому, академическому и институциональному наследию, аналогов которому не существует не только в стране, но и, пожалуй, и в мире. Хочется, хотя и нелегко, верить в то, что мы его не разочаруем, ибо он научил нас, что возможно делать невозможное. Спасибо, Борис Максимович, за сорокалетнюю дружбу, постоянную поддержку, за Вашу силу, достоинство, веру в новаторство, справедливость и в наши возможности, за страсть к познанию, за целую эпоху. За ваших учеников, союзников и коллег. За то, что брали с собой в неизвестное, неопределенное, но всегда вдохновляющее будущее. За то, что помогли жить такой жизнью, которая была бы невозможна без Вас.

Анна Адриановна Темкина, профессор факультета социологии

Всерьез я задумалась о «феномене Фирсова», побывав у него в гостях. Небольшая квартира на задах Петроградской стороны ничем не отличалась от других интеллигентных петербургских домов: скромная мебель, всюду книги, какие-то картинки, ценные памятью, а не художественными достоинствами, фотографии за стеклом полок, «ленинградские» синие чашки. Он мимоходом упомянул, что жил здесь с самого детства; в блокаду вся семья перебралась в кухню, где ему, как младшему, отвели самое теплое место — на плите. Сюда же привел молодую красавицу жену и прожил с ней, не расставаясь, до самого конца (Галина Степановна умерла за три недели до него). Эта тихая квартира, в которой время остановилось с полвека тому назад, ничем не напоминала о социальной биографии хозяина: секретарь обкома комсомола, первый секретарь Дзержинского райкома партии, директор Ленинградского телевидения, после двух десятилетий «опалы» — директор Института социологии, а затем — создатель и первый ректор Европейского университета. У него был авторитет и связи во всех властных кругах — партийных, городских, академических. Судьба много раз искушала его властью и возможностями, но никаких следов этих искушений в его доме не было. И при этом в нем не чувствовалось никакого самоотречения: он очень любил жизнь во всех ее проявлениях и на тех, кто поддавался соблазнам гедонизма, смотрел с лукавым понимающим прищуром, но для себя абсолютно точно отделял важное от неважного. Лет десять назад, выступая перед студентами ЕУ на открытии учебного года, он говорил с ними о homo faber как о человеке, живущем в деятельном созидании для других. Таким он и был.

Наталия Николаевна Мазур, профессор школы искусств и культурного наследия,
первый проректор Европейского университета в Санкт-Петербурге

Борис Максимович Фирсов — великий человек уходящего поколения шестидесятников. Он автор нескольких выдающихся проектов институциализации российской науки, главный из которых — ЕУСПб. Эти проекты были новаторскими и прорывными, изменившими профиль социального и гуманитарного знания в России. Для их осуществления нужны были институциональное воображение, демиургический энтузиазм, открытость миру, готовность к рискам, умение принимать сложные решения и настаивать на своем, несмотря на сопротивление. То есть нужны были воля, вера и знания. Но нужно было что-то еще, не менее важное: внимание к людям, верность дружбе и коллегиальному товариществу, неизменная поддержка Галины Степановны, которую он пережил совсем ненадолго — на 18 дней. Профессиональное счастье моей жизни в том, что я участвовала в двух институциональных проектах Бориса Максимовича — без него моя жизнь, как и жизнь многих моих коллег, была бы совсем другой. Его уход — невосполнимая утрата; он живет в каждом из нас, членах сообщества ЕУСПб, сейчас эти ритуальные слова обретают буквальный смысл.

Елена Андреевна Здравомыслова, научный сотрудник факультета социологии

Я знала Бориса Максимовича более тридцати лет, почти всю мою профессиональную жизнь, и каждый раз, когда наши пути пересекались, моя жизнь резко и необратимо менялась: три судьбоносных встречи, три реперных точки невозврата. В каждой из них Борис Максимович выступал для меня в различных ипостасях: сначала он был Легендой, затем Учителем и Наставником, ректором Alma mater, а потом судьба подарила мне счастье работать вместе с ним ,он стал для меня Коллегой. Эти столь различные роли не сменяли друг друга, а органично соединялись в моем восприятии и в конце нашего совместного пути слились в образ близкого и родного мне Человека.

Последний раз Борис Максимович перевел стрелки моей судьбы летом 2017 года. Он позвонил мне в конце августа и предложил поработать вместе над давно задуманным им издательским проектом: «Для меня это не только вопрос науки, но и моей чести. Я дал слово!», — сказал он. А дальше было пять лет совместной захватывающей работы, итогом которой стали три книги. Он успел сдержать данное слово сполна! За эти годы я вблизи увидела, как он жил: страстно, никогда не фальшивя ни в работе, ни в дружбе, ни в любви. Меня всегда восхищала амплитуда его профессиональной жизни: от «верного солдата партии» до создателя независимого университета. Однажды я спросила его, как ему это удалось? Ответ был простым: «Никогда ничего не бойтесь! Не бойтесь открывать и закрывать двери!» Но дверь Европейского он не закрыл, не хотел закрывать, отдав ему тридцать лет своей жизни, в буквальном смысле, до последнего вздоха! Для всех нас Борис Максимович навсегда останется genius loci ЕУСПб.

Наталия Викторовна Печерская, научный сотрудник факультета социологии

Последняя фраза, которую я слышал от Бориса Максимовича: «Вот Галя поднимется — мы вместе выйдем». Я уже прощался с Фирсовым в дверях его старой квартиры на Петроградской и поинтересовался, выходит ли он еще на улицу? Без жены, которая давно болела и не вставала с постели, он выходить отказывался.

Галина Степановна так и не поднялась. Скончалась перед Новым годом. А вчера ушел и сам Фирсов, пережив супругу лишь на двадцать дней. Ушел основатель Европейского университета, великий человек, мудрый ученый, старший товарищ. Ему было 94 года. О нем уже много пишут, вспоминая яркие научные достижения последних десятилетий, нонконформизм давней советской эпохи и, конечно, создание в Петербурге уникального университета. Не буду сейчас повторяться. В конце концов для желающих узнать биографию Бориса Максимовича есть отличная книга Валерия Выжутовича. Мне Фирсов запомнился больше всего своей удивительной жизненной силой, своим интересом к жизни и желанием жить ярко, несмотря на возраст. Может, потому он так много и сделал, что обладал страстью, недоступной подавляющему большинству людей, медленно затухающих с годами.

Фирсов все хотел знать. Казалось бы, он и так знал больше других: и в силу возраста, и в результате научной деятельности. Фирсов побывал и секретарем райкома, и директором телевидения, и ученым-социологом. Но пока еще были силы, он ездил в университет и ходил к нам на семинар. Делал доклады, которые, увы, уже не превратятся в книгу. Когда Борис Максимович был с нами в маленькой аудитории, меня не покидало странное чувство: мы говорили об истории, а История жила среди нас. Неужели мы можем быть ему интересны? Ведь он — это целая эпоха. Но Фирсову было интересно все, что происходит в его университете. Фирсов, как отец, интересовался жизнью своих детей и потому жил в детях, не старея. Да, силы, конечно, уходили. Но дух оставался. Великий университетский дух, который он поселил в стенах Европейского. И этот дух живет, хотя отца уже нет с нами.

Дмитрий Яковлевич Травин, научный руководитель Центра исследований модернизации

Борис Максимович был одновременно очень советским, очень антисоветским и очень несоветским человеком. Он носил советские галстуки, которые казались взятыми из костюмерной «Служебного романа». Как советский администратор, он знал, что основное требование к руководителю — лично знать как можно больше людей, и не без оснований гордился необъятностью своей социальной сети. Призванный служить отражением лучших мировых практик, Европейский был типично советским учреждением в том, как он, собственно, появился на свет: ректор-организатор позвал нескольких человек, которым доверял, в деканы, дав каждому из них карт-бланш на то, чтобы, в свою очередь, позвать тех, кого они хотят видеть под своими знаменами. Как все советские институты, ЕУСПб возник как организационная оболочка для персональной сети своего создателя. Наконец, само понимание предназначения социологии Борисом Максимовичем было тоже глубоко советским. Социология, с его точки зрения, должна была обеспечивать коммуникацию между «властью» и «обществом» — прежде всего, с помощью опросов. «Власть» была ее основным адресатом; социология, которая не могла напомнить власти о ее обязательствах, была бессильна и бесполезна. Когда советская власть проигнорировала попытки повернуть ее лицом к обществу, убежденный советский человек Фирсов стал убежденно антисоветским — логичная и, в общем-то, неизбежная эволюция.

В один прекрасный день, однако, советский-антисоветский руководитель Фирсов сделает странные, противоречащие всем ожиданиям вещи — уйдет вначале с поста директора рановского института, а потом — ЕУСПб, причем задолго до того, как его принудят к этому возраст, болезнь, формальные правила или непреодолимая внешняя сила. Это было нарушением всех неписаных норм. Даже пятнадцать лет спустя сотрудники института РАН изливали при случае боль и обиду на то, как он их «бросил и даже не оставил никого вместо себя», предложив вместо этого провести конкурентные выборы нового директора. По советским нормам, паук был в ответе за тех, кто оказался в его паутине — что значило, что он не может по своей воле взять и просто уйти. Именно это, однако, Фирсов и сделал. Несмотря на это, ЕУСПб продолжал развиваться. Или, скорее, благодаря этому: если ЕУ не повторил судьбы идеологических близких проектов, переживавших взлет, а затем постепенно приходивших в упадок, старея и ветшая вместе со своими создателями, то это во многом произошло благодаря созданному Фирсовым прецеденту. Создание ЕУ было делом советского-антисоветского человека. Но то, что он пережил своего создателя — достижение человека несоветского. Надо было быть Борисом Максимовичем Фирсовым, чтобы стать всеми этими людьми сразу.

Михаил Михайлович Соколов, профессор факультета социологии