Организация часовенного согласия старообрядцев довольно сильно отличается от остальных известных староверческих групп. У него нет единого управляющего центра, который мог бы хотя бы каким-то образом влиять на жизнь местных общин. Данное согласие не было основано каким-либо ярким полемистом, на чей авторитет могли бы опираться часовенные, объясняя особенности своей веры. Наконец, внутри самого «согласия» мы обнаруживаем очень сложные социальные отношения между различными региональными сообществами, отдельными общинами и индивидами. Отношения эти сложны, поскольку каждое сообщество демонстрирует незначительные, но воспринимаемые староверами как существенные, различия в религиозных практиках. Причём, такое положение дел, судя по всему, существовало изначально, ещё в XVIII веке, когда начинают появляться первые сочинения, атрибутируемые как часть вероучения часовенных. Но есть одна вещь, которая позволяет, прежде всего, часовенным утверждать, что общность веры в этом конгломерате сообществ всё же присутствует – это религиозные практики. Один из способов идентифицировать своего единоверца заключается в том, чтобы выяснить технику исполнения основополагающих обрядов (таких как, например, крещение), принятых в том месте, где живёт незнакомец.
Часовенные относятся к собственным религиозным практикам как к воплощённой догме. «Християне» (самоназвание часовенных) могут быть весьма дотошны к разным незначительным, казалось бы, элементам практики. С их точки зрения, их обряды не меняются веками. Но если последнее утверждение верно, то откуда тогда возникают сообщества, чьи религиозные практики отличаются между собой? На этот счёт существует несколько объяснительных моделей, каждая из которых по-своему представляет данный процесс. Так, в археографических исследованиях, сконцентрированных вокруг старообрядческой полемической литературы, важной оказывается фигура отца-основателя, который разработал вероучение и обосновал религиозные практики. История т.н. «согласий» и «толков» в свою очередь представляется как последовательное размежевание отдельных групп внутри большего сообщества. Модель «текстуального сообщества», напротив, обходится без лидеров.
Источником вероучения и всех практик становится текст, который интерпретируется читающими его людьми в определённом ключе. В этом смысле, «текстуальное сообщество» представляется полной противоположностью старообрядческого «согласия» с его отцами-основателями. Наконец, возможна и третья модель, «трансфера ритуала», которая утверждает, что изменения происходят, если практика перемещается из контекста, в котором была создана, в новый. При этом речь может идти о самых разных вещах – трансфере во времени и пространстве, социальных или экономических условиях бытования и мн. др.
Обращение к полевым материалам показывает, что ни одна из перечисленных выше моделей в полной мере не может описать всю сложность устройства религиозных практик старообрядцев. Я собираюсь продемонстрировать это на примере сибирских общин староверов-часовенных. Они объясняют появление своих обрядов, ссылаясь на опыт предков. В этом смысле, их практики не были «придуманы» определённым человеком. Текстуальность хоть и играет здесь важную роль, т.к. практики должны соответствовать какому-либо «священному тексту», но всё же она не является всеобъемлющей. Когда мы говорим о трансфере ритуала, то оказывается, что граница между собственно практикой и контекстом размыта. Это происходит в силу того, что старообрядцы семантизируют многие «светские» практики в религиозном ключе (это касается, в частности, вопроса получать или не получать пенсию и другие государственные выплаты).
Итак, с одной стороны у нас есть сложная социальная структура часовенного «согласия», а с другой – религиозные практики, которые различаются от сообщества к сообществу. На первый взгляд, это вполне типичная ситуация для конфессиональной группы, у которой отсутствует организационный центр: лидеры каждой общины вольны устанавливать собственные порядки, что и объясняет расхождения в практиках. Однако мой ответ на вопрос о причинах изменений лежит совершенно в иной плоскости. Я хочу обратить внимание на материальность практик: на их воплощение в разных формах и предметах, которые необходимы для их осуществления, а также на их погружённость в локальную экономику и социальную структуру сообщества. При этом все эти формы следует рассматривать как ресурсы общины, из которых ежедневно собирается обряд. Недостаток каких-либо ресурсов приводит к тому, что религиозная практика приобретает несколько иные очертания, чем принятые в других общинах, что, в свою очередь, влияет на социальные отношения внутри всего сообщества.
Фото: Форма для литья нательных крестов. 2014 год. Село Мульта, Горный Алтай. Полевые материалы автора.