Последнее десятилетие отмечено изданием множества серьезных исследовательских работ, посвященных хрущёвскому периоду. Продолжает появляться все больше и больше исследований, посвященных эпохе Брежнева и в целом – позднему социализму. В фокусе многих из этих работ оказывается то, каким образом советские граждане откликались на перемены и «сохранение курса», имевшие место в Советском Союзе после смерти Сталина. Общее видение в историографии периода позднего социализма было существенно дополнено и трансформировано благодаря изучению того, как советские граждане реагировали на возвращение узников ГУЛАГа, на развитие средств массовой информации, изменения языка власти, а также многих других социальных, культурных и политических явлений. Мы хотели бы пригласить к участию в нашей конференции тех, кто работает в данном направлении и занимается исследованием советской субъективности, изучает личный опыт советских людей, женщин и мужчин. Цель нашей конференции рассмотреть множество образцов поведения личности и способов организации опыта, распространенных в послесталинский период, и прежде всего то, как советские граждане присваивали эти образцы, перестраивали их или не справлялись с ними, сомневались и отказывались от предложенных образцов. Таким образом, мы рассчитываем объединить те направления в историографии, которые связаны с исследованием хрущевского и брежневского периодов, и те приемы исследования, которые использовали в 1990-2000-ные годы историки раннего советского времени для исследования опыта «советского» и других способов формирования личности, советской «субъективности». Читать далее...
25-26 апреля в Европейском Университете в Санкт-Петербурге прошла международная конференция «После Сталина: Позднесоветская личность». В конференции приняли участие историки, занимающиеся исследованием темы советской субъективности в самых разных областях, в том числе такие известные специалисты, как Анна Крылова, Сюзан Рид, Игал Халфин, Йохен Хеллбек, Бенджамин Натанс, Олег Хархордин.
В первый день конференции прошли три секции, посвященные темам преемственности и различий между сталинским и хрущевским периодами (докладчики - Анна Крылова, Анатолий Пинский, Алексей Тихомиров), жизненному пространству и межличностным отношениям (Сюзан Рид, Дарья Бочарникова, Мария Майофис, Анна Фишзон), а также рабочим и организации труда в позднем СССР (Галина Орлова, Юрий Зарецкий, Андрей Щербенок, Олег Лейбович).
Второй день конференции «Позднесоветская личность» также был разделен на три секции: субъективность в кино и литературе (докладчики - Полли Джонс, Михаил Рожанский, Илья Кукулин, Синтия Хупер), диссидентское движение (Юлиане Фюрст, Бенджамин Натанс, Лев Крыленков, Белла Остромоухова) и субъективность в советских регионах (Сергей Абашин, Марк Липовецкий, Алексей Голубев, Артемий Калиновский).
В конце первого дня конференции с основным докладом выступил Алексей Юрчак, профессор факультета антропологии университета Калифорнии в Беркли. Его выступление было посвящено советскому опыту перелома сознания, генеалогии понятия «субъективность» и понятию смещенных публик в позднем СССР.
В начале своего доклада Алексей Юрчак подчеркнул важность внешнего взгляда на позднесоветский период и причины краха Советского Союза. Постфактум становится ясно, что эра, именуемая «застоем» была не абсолютной стабильностью, а периодом медленных изменений. В то время как для большинства исследователей главной задачей является поиск одного решающего фактора развала СССР, Юрчак подчеркивает важность не только комплексности, но и случайности, совпадения. Здесь он апеллирует к социологу Н. Луману, который рассматривает случайность как возможное, но не неизбежное событие. При этом распад советской системы был радикальным явлением, который привел к скачкообразной трансформации системы, переходу ее из одного состояния в другое. Такого рода явления могут быть поняты только после, когда переходный период пройден, и революционное изменение завершилось. Однако для Алексея Юрчака главный исследовательский интерес представляют не причины этого изменения, а его восприятие изнутри и извне системы. Почему конец советского строя был воспринят как абсолютно неожиданное событие, к которому, однако, советские граждане были странным образом готовы? Эту готовность Юрчак объясняет тем, что в период перестройки советские граждане пережили опыт перелома сознания, которое, если пользоваться классификацией Мишеля Фуко, может быть описано как метанойя - скачкообразное изменение, в противовес эпистрофе - постепенному изменению себя. Этот опыт умственной революции снабдил их своего рода «критическими очками», возможностью рассматривать свое прошлое и настоящее иначе. Таким образом, после перестройки и распада Союза его граждане, пережившие перелом мировоззрения, неожиданно восприняли как совершенно естественное то, что еще несколько лет назад казалось невозможным.
Также в своем докладе Алексей Юрчак кратко представил генеалогию понятий субъект и субъективность в европейской традиции, подчеркнув сложность этого термина и необходимость антропологического взгляда на него. Понимание субъекта как трансцендентного Я, самости, противопоставлено пониманию субъективности как исторически обусловленного явления. Трансцендентный субъект стал предметом критики антропологов во второй половине ХХ века. Субъект как отдельная самостоятельная единица, индивид, является не универсальной категорией, а культурно-исторической модальностью. В противовес неделимому индивиду в 1980-е годы в антропологии вводится понятие дивида - делимой самости, представляемой как набор частей, каждая из которых может изменяться, не изменяя другие. Дивид социоцентричен, это гетерономный объект, который отрабатывает внешние культурные сценарии. При этом индивид и дивид не являются оппозициями, они могут соединяться в одном субъекте, сосуществовать, дополнять друг друга.
В исследованиях ученых тоталитарной школы советский субъект - это дивид, полностью подчиненный обществу. Напротив, в посттоталитарной традиции советский субъект представлен как трансцендентный. Он является притворщиком, носит маски, сопротивляется тоталитарному режиму, скрывая и храня свое неделимое Я. Однако сейчас и та, и другая модель кажутся слишком узкими, и советскую субъективность, следуя Ч. Тейлору, следует представлять как «пористую», то есть не статичную, не замкнутую, соединяющую черты и дивида, и индивида.
Алексей Юрчак подчеркивает, что еще одним уязвимым для критики местом является то, что исследователи субъективности по-прежнему обращаются к актору, рассматривают отдельного человека, пренебрегая лингвистическим, интерсубъективным измерением субъективности. Здесь исследователь обращается к понятию публик в интерпретации М. Уорнера. Он характеризует публики как самоорганизованные, протяженные во времени, открытые и множественные группы. Они формируются из индивидов, которые распознают себя как адресатов обращения, но никогда не совпадают полностью с той публикой, которую отправитель сообщения представляет. Советские граждане были адресатами множества дискурсов, в первую очередь идеологических. Однако они реагировали не на содержание обращения, а на его форму. То, что советский человек на демонстрации в ответ на лозунг кричал «Ура!» совершенно не значит, что он этот лозунг поддерживал. Согласно Юрчаку, советские демонстранты, также как и голосующие во время партсобраний и многие другие, распознавали себя как часть публики определенного дискурса и реагировали соответствующе, поддерживая форму коммуникативного процесса, не вникая в его содержание. Таким образом, в позднесоветский период появляются «смещенные» публики, то есть такие, в которых форма доминирует над содержанием. Позднесоветская личность формируется внутри этих публик, и эту надындивидуальную специфику исследователям следует принимать во внимание при изучении проблемы советской субъективности.
Ольга Якушенко
