Выпускницы факультета антропологии Мария Момзикова и Анастасия Карасева рассказали редакции «Сигмы» об исследовании пространственно-временного неравенства в современной России на примере Дальнего Востока. Исследование проводилось весной 2017 года и стало особенно актуальным на фоне протестных акций, разгоревшихся в Хабаровске в середине июля. Этому событию и его привязке ко временной дистанции посвящена отдельная публикация Анастасии Карасевой, младшей научной сотрудницы Центра социальных исследований Севера.
Полный текст интервью можно найти на сайте проекта «Сигма».
«Мария Момзикова: Цель нашего исследования — понять, как разница во времени с Москвой влияет на образ жизни тех россиян, которые живут на Дальнем Востоке и вынуждены постоянно контактировать со столицей. Мы называем этот феномен кросстемпоральной коммуникацией, то есть коммуникацией между людьми, находящимися в разных часовых поясах. Мы хотели узнать, какие социальные и профессиональные группы в нее включены и как разница во времени влияет на их повседневную жизнь. В основном общались с городскими жителями, получившими высшее образование, — руководителями и специалистами, работающими в государственном и частном секторе.
Анастасия Карасева: Ощущение разницы во времени связано с работой медиа: например, когда в 1960-х годах в СССР появилась возможность транслировать телесигнал одновременно на всю страну, начались жалобы от жителей регионов, расположенных к востоку от Москвы, на неудобное для них время передач. В 1990-е годы, когда в стране появились новые телеканалы — независимые, но не имеющие возможности транслировать сигнал с привязкой к местному времени, — жителям Дальнего Востока порой приходилось вставать среди ночи, чтобы посмотреть любимую передачу или спортивную трансляцию. С развитием технологий коммуникации связанность регионов усиливалась, а ощущение временного разрыва росло.
В 1990-е годы казалось, что с развитием интернета и ускорением глобализации сложившаяся ситуация может быть преодолена: когда все подключатся к единой сети и смогут мгновенно обмениваться сообщениями, географическое положение перестанет играть такую большую роль в работе и повседневной жизни. Но быстро стало понятно, что дистанция, существующая между географическими точками, никуда не исчезла. Россия в этом смысле остаётся уникальным примером страны с самым большим количеством часовых поясов, а значит, и с самым большим временным расстоянием между регионами. Что еще важно, в России высокая степень административной и экономической централизации, и все регионы, в том числе самые восточные, вынуждены постоянно находиться в контакте со столицей, расположенной на западе страны.
Фокус англоязычных исследований кросстемпоральной коммуникации сосредоточен в основном на деятельности транснациональных корпораций, которые часть своей работы отдают на аутсорс в страны второго или третьего мира, например в Индию или на Филиппины. В этих исследованиях подробно описывается, как сильно меняется жизнь местных сотрудников корпораций и как они выпадают из сетей своих социальных контактов из-за того, что график их работы выстроен по чужому времени. Но в контексте одной страны таких исследований не проводилось, поэтому многие сюжеты долго оставались неизученными. Мы решили исследовать эту тему через призму не только рабочих, но и повседневных практик. Когда мы собрали и обработали внушительное количество интервью по теме, стали выступать на исследовательских семинарах и отвечать на вопросы коллег-антропологов, перед нами сложилась картина любопытного пространственно-временного неравенства внутри России.
ММ: Эта проблема кажется очевидной, так как про огромную разницу между Москвой и регионами знают все. Но ее временное измерение жители западной части нашей страны никак как будто не замечают. Когда мы только задумывали этот проект и рассказывали о нем коллегам, то часто слышали в ответ: «Ну и что, что разница во времени? В чем, собственно, проблема?» Люди, которым не приходилось оставаться на Дальнем Востоке подолгу, не понимали специфики жизни в регионе. Своим проектом мы хотели показать, что в стране, где все важные события происходят по московскому времени, существуют люди, которые в своей повседневной жизни постоянно помнят о том, сколько времени в столице, и ежедневно соотносят с ним свое расписание.
АК: Во время нашего полевого исследования весной 2017 года мы сосредоточились на двух дальневосточных городах. Маша изучала Владивосток, а я — Магадан. Такая совместная работа над одной темой, но в разных местах дает исследующим большие преимущества: появляется возможность постоянно сравнивать и обсуждать результаты, а потом применять их в анализе других сюжетов, например хабаровских протестов.
На выбор городов, с одной стороны, повлияли практические соображения. Я изучала Магадан, так как пишу диссертацию про этот регион, и к началу нашего исследования у меня уже была наработана сеть контактов среди местных жителей, а также сформировано общее представление о том, как на них влияет разница во времени. С Владивостоком была другая история. В 2016 году там проходила летняя антропологическая школа, на которой мы с Машей и Марией Юшмановой придумали этот проект в качестве учебного. Институциональные связи с этой школой помогли в дальнейшем в поле. Были и более фундаментальные причины. Дело в том, что эти города очень по-разному устроены. Владивосток — крупный экономический хаб, где все время что-то происходит, у города большое количество контактов с соседними странами — Китаем, Южной Кореей, Японией. Магадан — типичный северный город, экономически сильно зависящий от дотаций из Москвы. Получилось, что мы смогли посмотреть на одни и те же проблемы в разных условиях внутри одного макрорегиона.
ММ: Интересно, что в этих городах разницу во времени с Москвой оценивают по-разному. Во Владивостоке люди этим, скорее, гордятся и воспринимают как символическое отличие, говоря, что их город как будто находится на краю земли. В случае Магадана, наоборот, судя по формулировкам и эмоциональным реакциям жителей во время интервью, разница во времени, скорее, указывает на периферийность и заброшенность города.
АК: Весь бизнес и транспортно-логистические схемы в нашей стране замкнуты на Москву. Из–за этого не только те, кто занят на государственной службе или работает в больших корпорациях, но и люди, занимающиеся, например, малым бизнесом, должны ориентироваться на московское время, помнить про него и думать, как правильно выстроить в соответствии с ним свой рабочий график. На Дальнем Востоке, где разница во времени со столицей составляет от шести до девяти часов, такое пространственно-временное неравенство проявляется особенно остро. Если в практическом измерении раньше оно ощущалось в основном при необходимости путешествовать на поездах и самолетах и делать редкие междугородние звонки, то с развитием интернета и мобильных технологий, позволяющих связываться друг с другом в любой момент времени, жителям Дальнего Востока стало совсем трудно. Им приходится ежедневно выполнять незаметную работу по координации с партнерами из западных регионов в условиях узкого окна коммуникации, то есть того временного интервала, который попадает в удобные для обеих сторон слоты дня. Если рассматривать рабочую коммуникацию, то, например, когда в Москве девять утра, во Владивостоке уже 16 часов, до конца стандартного рабочего дня там остаётся два часа — это и есть окно коммуникации. В Магадане это окно составляет всего час, а на Чукотке и Камчатке — его нет вообще.
Узкое окно коммуникации означает, что стороны должны подстраиваться друг под друга, но в российских реалиях именно жители Дальнего Востока помнят о разнице во времени и выбирают удобный момент для связи с западом. Разница во времени структурирует их рабочий день: на первую половину дня планируются локальные задачи, не требующие связи с московским часовым поясом, на середину дня — общение со «средними» часовыми зонами, например с Новосибирском, и уже после обеда начинается плотное взаимодействие со столицей, которое часто приводит к тому, что люди засиживаются на работе допоздна. Некоторые вообще сдвигают начало работы на 12 часов дня».