13 декабря в Европейском университете прошла лекция специалиста по истории ислама Альфрида Бустанова. Выпускник исторического факультета Омского государственного университета, Бустанов получил степень PhD в университете Амстердама, где сейчас занимает позицию пост-докторанта кафедры восточноевропейских исследований. В своей лекции Бустанов предложил по-новому посмотреть на историю ислама в СССР во второй половине 20 века. Историк использует личные архивы и биографический подход, чтобы показать разнообразие ответов на вопрос о том, что же значило быть мусульманином в Советском Союзе.
Официальный советский дискурс по поводу ислама существовал в двух версиях – административной и этнографической. Интересно, что два этих способа говорения об исламе и его интерпретации были очень схожи. В советской интерпретации этнографов и управленцев ислам упрощается и предстает как совокупность синкретических верований и культа святых мест. После свертывания антиклерикальной пропаганды 1920-х годов произошла попытка частично интегрировать ислам в советскую систему, определить его сущность, отделить «хороший» ислам от «плохого». На первое место вышла тема классовой борьбы, «плохой» ислам был религией угнетателей, в то же время появилась возможность реабилитировать некоторых религиозных деятелей как выступающих на стороне угнетенных.
Современные исторические исследования советского ислама основываются преимущественно на исследовании архивных документов различных организаций. Таким образом, в этой области лучше всего известны практики управления национальными республиками, советская бюрократическая машина, работа этнографов по исследованию ислама. В то же время, некоторые историки стремятся деконструировать эти практики и анализировать оппозиционные явления: подпольное религиозное образование, тайные мечети. Однако в результате исследовательское поле оказывается разделенным на две части, появляется дихотомия официального и неофициального ислама, советского и несоветского, интегрированного в систему и оппозиционного ей. Подобная бинарная схема не выдерживает критики, если обратиться к личному опыту мусульман, живших в тот период. Биографическое исследование показывает, что официальное и неофициальное смешивалось, также как и светское и религиозное.
Вышедшая из династии сельских имамов, Зейнап Максудова окончила Среднеазиатский университет в Ташкенте и преподавала русский язык в школе. После выхода на пенсию в 1957 году она посвятила свою жизнь истории древнетатарской литературы. Максудова собирала сохранившиеся древние книги и, проведя огромную работу, составила каталог интеллектуальной генеалогии древнетатарской литературы Повольжья, рукопись которого сейчас находится в Национальном музее Татарстана. Максудова была абсолютно светским человеком, и её проект был глубоко личным, связанным с историей ее семьи. Но, в то же время, она выступала против упрощения и искажения национальной истории татар. В период «оттепели» начинается реабилитация ислама и попытка переоткрыть и переинтерпретировать исламское наследие как советское наследие. Движение мирасизма («мирас» - наследие) было направлено на поиск компромиссных символических фигур, которые могли бы стать национальными символами. Выбирались условные «прогрессивные ученые», само существование которых доказывало преемственность между древней и современной татарской культурами, однако их взгляды и тексты не получали должного внимания и не изучались, а многие значимые фигуры оставались в забвении.
Имам Йерулин прослужил в мечети Марджани, единственной мечети в советской Казани, больше 30 лет - с начала 1960-х до своей смерти в 1993 году. Его личный архив содержит не только переписку, книги, фотографии, но и записи ежедневных проповедей на протяжении почти тридцати лет. Эти тексты обнаруживают тот компромисс между религией и властью, на который шел официальный ислам. Например, в своих проповедях имам Йерулин говорил о том, что труд - это служение Аллаху, чем одновременно сближал мусульманские и советские доктрины и оправдывал тех, кто не приходил на проповеди. Йерулин собирал религиозные книги, благо к тому моменту часть богословов была уже реабилитирована. Также в своих проповедях имам призывал учить детей татарскому языку, указывая на то, что это часть религии. В 1970-80-х годах имам выезжал за границу. Для советской власти существование лояльных и при этом влиятельных внутри исламских кругов фигур, подобных Йерулину, было важно для того, чтобы показывать свою религиозную толерантность на международной арене.
Сразу после поступления в медресе молодой Хамза Турушев (1889-1972) оказался в тюрьме в Тобольске. Как говорил он сам и его родственники, сидел «за религию». Когда не сидел в тюрьме, жил так, как будто советской власти не было. У себя в Усть-Ишиме (Омская область) занимался исламской литературой, правом и философией. Был лекарем, про него говорили, что он исцелял тяжелобольных и творил чудеса. Протестом Турушева против советской системы была его жизнь целителя и его творчество - стихи, которые он писал на родном языке о религии и о притеснениях от Советов.
Частные архивы показывают устойчивое сохранение и развитие исламской традиции на протяжении советского периода. После «оттепели» не только реабилитируются древние тексты, но и появляются новые жанры - например, личные отчеты о паломничествах, которые передавались между верующими в рукописных списках. Мы видим широкий спектр взаимодействия деятелей ислама со светской властью, не только протест или абсолютное согласие до поглощения, но и попытку поиска компромисса, сложных форм сосуществования. Сейчас в бывших национальных республиках существует тенденция романтизировать советский период, мифологизировать его, представляя мусульман как мучеников за веру. Личные документы дают нам возможность увидеть более широкую картину, множественность опыта, мнений и моделей поведения среди верующих в то время. Мы по-прежнему не можем дать четкое определение тому, чем же был советский ислам, но личные архивы дают нам возможность услышать «голоса» тех, кто жил в то время, задать новые вопросы и внести коррективы в уже существующие подходы.
Ольга Якушенко
Автор фотографии: Iqbal Osman1