Интервью опублиовано на портале oDR 22.10.18 под заголовком «Бабушка надвое сказала: как скажется пенсионная реформа на российских семьях».
С повышением пенсионного возраста многие российские семьи лишатся поддержки со стороны бабушек. Сможет ли государство компенсировать отсутствие неформальной помощи, создав новые структуры поддержки?
Повышение пенсионного возраста в России вызвано не только демографическими процессами и соображениями экономической выгоды – оно является еще и симптомом изменяющегося отношения к старости в постсоветском обществе. Чиновники, ученые и политики перенимают западные представления об "активной старости", при этом делая слишком мало для того, чтобы это активное долголетие стало возможным. О том, как меняющиеся представления о возрасте оказываются закрепленными законодательно, и о том, какие последствия это может иметь для уклада в российских семьях, oDR поговорил с Еленой Здравомысловой – профессором факультета социологии и философии Европейского Университета в Санкт-Петербурге, со-координатором программы гендерных исследований.
Как с распадом Советского Союза изменилось представление о возрасте и о старости, в том числе, о том, кто и как должен обеспечивать пожилых людей?
Представление о том, как организован жизненный путь, меняется, но это происходит не радикально и не революционным путем. Мы находимся в глобальном тренде перемен и, как водится, с запозданиями. Я не сторонник всех этих догоняющих моделей, но в России люди осознали позже, чем в Европе и в Америке, что меняется в организации их жизненного пути сегодня. В принципе, можно говорить, что на Западе уже устоялось представление о четырех возрастах жизни.
Первый возраст – детство и учеба, второй – активная включенность в формы трудовой деятельности и воспроизводства, третий возраст – выход из трудовой деятельности на пенсию. Четвертый возраст – это пожилые люди (после 75 лет), которые уже думают о здоровье, наблюдается физиологический спад сил, растет зависимость. Американский исследователь Роберт Батлер в 60-е предложил ввести термин "третий возраст" в рамках критической социальной геронтологии, потому что это ageism говорить про "старость" и "стариков" и описывать этот этап жизни исключительно в терминах упадка, дожития и демографической нагрузки. Он предложил обсуждать опыт старших поколений в рамках структуры жизненного пути. Поэтому сейчас говорят о третьем возрасте – возрасте активности, но за пределами пенсионной границы.
У нас это представление тоже есть, но возникает некая путаница в связи с нашим (до сих пор) ранним выходом на пенсию. Одни люди называют пожилыми пенсионеров, а другие пользуются ВОЗ-овскими и общечеловеческими представлениями, что пожилой возраст – это 65 лет и выше. Поскольку в массовом сознании пенсия – это институциональный рубеж, то третий возраст начинается после пенсии. Комментаторы и люди, проводящие демографический анализ, путаются в понятиях, когда говорят о возрасте и когда говорят о пенсии. Смешно (а для некоторых обидно!) называть пятидесятилетних старыми или даже пожилыми. У нас до сих пор было не так много пожилых, как пенсионеров – причем, самых разнообразных категорий.
Эту институционализацию жизненного пути, эти границы возрастов выстраивают государство и наука, прежде всего. Недавно Всемирная Организация Здравоохранения подняла молодой возраст до 44 лет, соответственно, пожилой возраст начинается с 60-65. Таким образом, происходит совпадение категорий – выход на пенсию совпадает с началом пожилого возраста, и остается очень мало работающих пенсионеров.
У нас иная картина. У нас много работающих пенсионеров, потому что возраст выхода на пенсию ниже. Глава Минтруда М. Топилин сообщил, что среди граждан, вышедших на пенсию в 2017 году, более 50 процентов продолжают работать (включая и женщин, которым исполнилось 55 лет).
При этом постепенно Россия встраивается в международный тренд со всеми своими сложностями. В частности, политики и эксперты обсуждают, что у нас не такая хорошая демография (в сравнительной перспективе), что только сейчас достигли приличных показателей продолжительности жизни – причем разрыв в между мужчинами и женщинами сохраняется. Это позволяет критикам пенсионной реформы аргументировано утверждать, что западная политика занятости в возрасте после 60 лет нам не указ, потому что у нас все не так благополучно.
В России наблюдается тренд старения населения, комментаторы в публичных обсуждениях говорят о надвигающемся серебряном буме. Государство объявляет, что в ближайшие пять лет мы должны войти в пятерку стран 80+, а минздравоохранения запускает мощную реформу. На эту тему возникает очень много дискуссий и правовой работы. Когорта людей старшего возраста будет расти, а положение ее в российском контексте не очень хорошее.
Социологи, демографы и экономисты разработали глобальный индекс качества жизни старшего населения. Россия в числе 96 стран участвовала в этих измерениях с середины 2000-х и попала на 65 место.
Россия проигрывает многим странам, и причем сразу по ряду аспектов: состояние здоровья старшего населения (а это не один показатель), реализация личного потенциала и занятость. В результате наши бюрократы и исполнительная власть начали разрабатывать крупные национальные программы и даже разрабатывать свои собственные показатели качества жизни в старшем возрасте с учетом региональных особенностей.
Что касается понимания возраста как социального конструкта, мне близки рассуждения Алексея Левинсона из Левада-Центра. Люди сами себя считают старыми все-таки гораздо позже, чем нам объявляет прежний закон о пенсионном возрасте. Это различается, конечно, по отраслям, но в принципе, некоторый упадок сил многие люди начинают чувствовать где-то в 62-63 года. Поэтому до сегодняшнего момента наблюдался разрыв между субъективным и институциональным представлением о пожилом возрасте. С повышением пенсионного возраста этот разрыв сократится, хотя нынешняя реформа вызывает массу недовольства и протестов и мобилизует людей.
Что именно задевает людей больше всего?
При любой реформе, особенно при реформе границ между возрастами, часть граждан почувствует себя уязвленной. Изменение возрастных границ сверху ставится под сомнение устоявшийся контракт граждан с государством. А разбираться гражданам, как на них лично повлияет реформа достаточно трудно, потому что многих изменение пенсионного возраста в настоящее время не затрагивает, а перспективы планирования жизни у них краткосрочные. Например, поколение родившихся в 1963-1983 гг. (одно поколение – это 20-25 лет) не доверяют государству, особенно российскому, они видели, как советская система, со всей ее схемой социальной поддержки разрушилась прямо у них на глазах.
Кроме того, в России появляется новый феномен – растет число домашних хозяек (и в среднем классе). Домохозяйство обеспеченных людей становится сложнее, требует надзора, инвестиций, управления – в том числе во всем, что касается логистики, связанной с потребностями детей, домашних животных. Домохозяек вопрос с пенсиями вообще не задевает, домашний труд не рассматривается как вклад в ВВП.
Эти группы, поколенческие и социальные – они не рассчитывают на государство в социальном обеспечении на пенсии. Мне кажется, что они не составляют потенциала реального оппонирования изменению пенсионного возраста. Возмущаются совершенно другие люди по совершенно другому поводу.
Надо внимательно смотреть на то поколение, которое доверяет власти и руководству – на путинский оплот. Нет никакого обмана в том, что большинство населения поддерживает президента и критически относится к демократическим институтам. Повышение пенсионного возраста – это оскорбление достоинства и безобразие в первую очередь для поколения послевоенных бэбибумеров.
Жизненный цикл российских граждан меняется, но меняется он не сам по себе, а сверху. Государство меняет контракт в одностороннем режиме. Оно пытается нам что-то объяснить с точки зрения демографии, экономики и межпоколенческих солидарностей, но как-то это нам не очень, нам бы про себя подумать и почему у нас опять отнимают то, что нам, казалось бы, положено.
У многих сейчас возникает и такой вопрос: а что делает сейчас Пенсионный фонд, куда пойдут сэкономленные деньги? Все время разговор смещается с новой границы пенсионного возраста на проблемы обеспечение старости, на качество жизни, на коррупцию, на все, что угодно. Я думаю, что поднятие планки пенсионного возраста стало поводом поговорить о всех остальных проблемах социального обеспечения.
Есть устоявшиеся паттерны жизни и ожидания, некоторая подготовка к ним, граждане становятся рефлексивнее – они стараются планирвоать будущее, в том числе и в старшем возрасте. И вдруг они понимают, что ресурс планирования изменился и сократился. Мир меняется, неопределенность усиливается, табуретка качается...
Как может пенсионная реформа повлиять на уклад в российских семьях?
Тут возможен ряд сценариев. У нас сложилось несколько устойчивых моделей жизни после выхода на пенсию. Еще с советских времен и вплоть до нынешнего момента очень многие российские граждане рассуждали следующим образом: "Да, я выбрал(а) работу после пенсионного возраста, но пенсию я оформил(а) день в день, я ее получаю каждый месяц, я могу ее передать детям". Счастье работающего пенсионера заключается в возможности выбора: в том, что он продолжает трудиться, если может и если не увольняют – а может и уйти на пенсию. (Конечно, такой выбор может оказаться мнимым, из-за ничтожности пенсионных выплат, но все-таки он есть). Доход работающего пенсионера больше, чем у работника допенсионного возраста. Я знаю несколько человек (это не опрос, а из бесед), чьи родители в возрасте за 60 продолжают трудиться и откладывают для них свою пенсию на будущее. В отсутствие надежных частных пенсионных фондов это способ обеспечить старость следующему поколению.
Другая модель – отдать себя целиком домашним делам, не страдать от вечного баланса занятости и домашних заботы, конфликта между домашними обязанностями и работой. Это касается и помощи молодым, и ухода за старшими родителями, которые еще живы. В такой межпоколенческой заботе весьма востребована поддержка членов семьи среднего поколения.
Опросы показывают две основные причины, по которым пенсионеры не работают: нехватка здоровья, и домашние обязанности, которые они воспринимают как родственный долг и труд любви. И они думают "ага, вот 55 или пусть 60 лет, силы есть, дети стали решать свои репродуктивные вопросы позже, мы выйдем на пенсию тогда, когда понадобится наша помощь". Если пенсионный возраст повысится, то они будут увольняться с убытком для себя, чтобы воспроизводить этот же уклад, пополнять количество домохозяек. А с другой стороны, те, кто продолжит работать, станет меньше заниматься семьей, хотя бы в силу своей усталости. Поэтому я думаю, что в связи с поднятием пенсионного возраста у нас возникнет дефицит в бабушках, все-таки это очень востребованный ресурс.
В нынешней реформе слишком мало внимания уделяется институциональной поддержке баланса трудовых и домашних ролей в старшем возрасте. Кроме того, между 55 и 65 годами у людей часто происходит ухудшение здоровья, с одной стороны, и профессиональное отставание, с другой. В этом возрасте нужно уделять внимание реабилитации, поддержке здоровья, повышению квалификации. Для этого необходима институциональная структура, которая очевидно в дефиците. И для женщин прежде всего.
Главное в трактовке реформы пенсионного возраста, как мне кажется – это идея жизненного пути и его гендерный аспект. Многие российские женщины очень гордятся тем, что совмещают роли, кто еще так может совмещать? Эта многозадачность, связанная с балансом ролей, делает их незаменимыми и замечательными. Быть работающей пенсионеркой – это смыслообразующее понятие для них, для их идентичности.
С одной стороны мы перенимаем практики и философию активного старения, мы хотим участвовать и уже участвуем в глобальных процессах, с другой стороны, у нас нет структурной поддержки, чтобы на индивидуальном уровне поддерживать людей, в эти процессы вовлеченных.
Страны Восточной Европы вошли в ЕС в 2004 с тем же пенсионным возрастом, какой был в России до реформы. Но там была продумана подушка безопасности, выплаты, компенсация. И в странах, где повышался пенсионный возраст, это происходило помесячно, а не разово большой порцией. И эти страны через пять-десять лет пришли в результате к тому пенсионному возрасту, который у нас хотят ввести одним махом.
В нашем случае правильнее говорить не о пенсионной реформе, а об изменении пенсионного возраста. Если бы это была именно реформа, то она проводилась бы систематически, с учетом последствий, которые она может вызвать как для основной целевой группы, так и для других категорий населения. Но то, как она выполняется показывает, что это не реформа, а перетягивание каната между обществом и государством. Народ надавил – приняли закон об уголовном наказании за увольнение людей предпенсионного возраста, минус пять лет. Но это какая-то "отмазка" – проблема не будет решаться угрозами криминализации. Общество выдавит еще какие-то гарантии против дискриминации по возрасту, гарантии нахождения на рабочем месте выпросит, какие-нибудь курсы переквалификации. Но лучше бы сами реформаторы думали и принимали последствия своих решений во внимание.