Издательство AdMarginem выпустило перевод книги «Линии: краткая история» известного антрополога Тима Ингольда, чьи тексты и экспериментальные подходы к исследованиям часто становятся предметом обсуждения на факультетских занятиях. О том, какое место занимают «Линии» в интеллектуальной биографии Ингольда, рассказывает аспирант факультета антропологии ЕУСПб, сотрудник Центра социальных исследований Севера Степан Петряков.
Будучи аспирантом Кембриджского университета, Тим Ингольд начинал с вполне традиционных антропологических исследований экономической жизни и социальной организации скольтов (этнической группы саамов) на северо-востоке Финляндии. Однако постепенно интересы Ингольда и его понимание антропологии менялись, дрейфуя от конкретно-эмпирической этнографической работы к собственному антропологическому проекту, вдохновленному феноменологией Мориса Мерло-Понти и экологией восприятия Джеймса Гибсона. “Я обнаружил, что хочу уйти от всех довольно скучных подробностей этнографии к более серьезным философским вопросам”, – говорит Ингольд. Эти вопросы он ставил и решал в своих “зрелых” работах, посвященных темпоральности ландшафта, восприятию окружающей среды, искусству и материальности, сущности этнографической работы, отношениям людей и животных. “Линии” мы бы могли отнести именно к этому периоду творчества антрополога.
Надо сказать, что сейчас Ингольд считается довольно экстравагантной фигурой в антропологии. Его радикально феноменологическая концепция восприятия встречала критику (Howes 2022). Ходят легенды, что студенты Ингольда в Абердинском университете посещают занятия босиком для лучшего контакта с окружающей средой, а также запускают воздушных змеев на пляже вместе со своим профессором. Антропология, которую создает Ингольд, по его словам, является антидисциплинарной. Этот проект в разных пропорциях сочетается с искусством, психологией, историей, экологией и, конечно, философией. В одной из своих книг Ингольд пишет: “антропология — это философия, в которой участвуют люди” (Ingold 2018). Неудивительно, что работы Ингольда представляют из себя тот редкий случай, когда тексты антрополога востребованы не только коллегами по дисциплине, но и философами, художниками, социальными теоретиками и историками искусства.
“Линии” — это хорошая возможность познакомиться с идеями Ингольда. Его работы, открытые для других областей знания и практики, оказываются связанными между собой. Эта связь обеспечивается тем, что, пожалуй, в основе всей мысли Ингольда лежит критика протоколов модерного мышления, согласно которым человеческое существование разделено между бытием в мире и знанием о нем. В “Линиях” эта критика представлена наиболее осязаемо. Однако в первую очередь перед нами оригинальная концептуальная фигура для сравнительного исследования — линии. В основе рассуждений Ингольда лежит смелое предположение о том, что большинство человеческих и даже не-человеческих практик осуществляется вдоль линий того или иного рода. Линии имеют свою историю, они разнообразны, но в то же время упорядочены определенным образом. Это могут быть прямые и ограничивающие линии школьной дисциплины или проектов архитекторов-градостроителей, а могут быть извилистые траектории странствия.
Ингольд начинает свое исследование с сюжета, связь с линиями которого не очевидна, а именно с различения между речью и песней, языком и музыкой, рукописным текстом и звуком. Ставшие здравым смыслом, эти дистинкции, тем не менее, имеют недавнее происхождение и связаны с рядом других важных для эпохи модерна различений. В качестве доказательства, Ингольд обращается к литературе по истории чтения и письма. Именно там обнаруживается, что, к примеру, монашеские чтецы Средневековья следили за рукописным текстом не только глазами, но и губами –– произнося звуки по ходу чтения, а различие между телесным исполнением и интеллектуальным постижением текста оказывается конструктом модерна. Стало быть, исполнение и познание, звук и смысл являются аспектами одного и того же процесса, однако в определенный момент истории западных обществ одно отделяется от другого.
Ингольд не был бы собой, если бы не связал это различение с более общим сдвигом в восприятии поверхности, который происходит в эпоху модерна: от ландшафта, через который двигается человек, к некому подобию экрана, на который он смотрит. Однако причем здесь текст и линии? Согласно антропологу, не-модерные способы взаимодействия с текстом могут быть уподоблены опыту странничества. Страница рукописного текста в таком случае представляет собой ландшафт, в котором читатель находит свой путь, одновременно нашептывая написанное и цепляясь за извилистые линии букв и знаков препинания. Этот опыт разительно отличается от пришедшей ему на смену модерной навигации, основанной на репрезентации территории в виде карты, по которой можно проложить маршрут от одной точки в другую. В опыте навигации страница утрачивает голос, а взгляд читателя больше не бредет за линиями, созданными умелой рукой писца. Причину этого изменения Ингольд видит в замене рукописного текста на печатный. Именно технология печати разрывает связь между мануальным жестом письма и графической надписью, в результате чего процесс прокладывания пути через текст читателем и его связь с писцом оказываются поставлены под вопрос.
Выстраиваемые Ингольдом связи между практиками чтения и письма, а также восприятием пространства указывают на то, что бытование линий обусловлено не только распространением книгопечатания. Ингольд обращается к работе модерных машин по производству различий и тому, как они меняют наши способы бытия в мире. Это позволяет поставить в один ряд изобретение печати и картографию, градостроительные проекты Ле Корбюзье и колониальные экспедиции. Благодаря концептуальной фигуре линий Ингольд перемещается от одной области знания к другой, связывая на протяжении всех глав в последовательный нарратив рисунки амазонских шаманов и практики нотации в японской традиционной музыке, практики охоты и собирательства индигенных народов и экспедиции европейских первооткрывателей, рукописное письмо и рисование, кносский лабиринт и чукотские изображения. Однако куда более важной ставкой для Ингольда оказывается критика трансценденталистского мышления, которое не оставляет места для имманентности и чувственного восприятия окружающей среды и обитания в ней. Вероятно, ключевой здесь оказывает третья глава “Линий”, в которой антрополог показывает, как под влиянием модерной картографии, новых способов передвижения и видов транспорта линии нашего движения дробятся на последовательность пунктов назначения, между которыми осуществляется перемещение людей и товаров. Эти абстрактные линии перемещения не похожи на переплетенные линии странствия, в которых человек движется через окружающую среду. Для Ингольда фигура странника, активно взаимодействующего с местностью, раскрывающейся на его пути вместе со своими обитателями, образует контраст с фигурой моряка на корабле или путешественника на самолете, перемещающегося из одного пункта назначения в другой.
По мнению Ингольда, в эпоху модерна линии перемещения от точки к точке оккупируют пространственный опыт человека. Это происходит по мере развития транспортных технологий, в которых увеличивающаяся скорость транспортных средств редуцирует опыт пребывания между местами до опыта нахождения в самих местах. По Ингольду, если что и важно в мире модерна, так это начало и конец пути. Разве не об этом свидетельствует опыт авиаперелетов? “Для пассажиров, пристегнутых ремнями к сиденьям, путешествие перестало быть опытом движения, в котором действие и восприятие тесно связаны, а превратилось в опыт вынужденной неподвижности и сенсорной депривации”, утверждает автор “Линий”. Примечательно, что Ингольд, будучи антропологом-феноменологом, по большей части избегает упоминания тех структурных сил, сжимающих время и пространство благодаря скорости. В этом его подход существенно отличается от тематически схожих работ, посвященных связям сенсорного опыта и капиталистической индустриализации (Schivelbusch 1986) или отношениям между пространственно-временным сжатием и постфордистским финансолизированным капитализмом (Харви 2021).
Всепроникающей характер модерной линии как совокупности точек и соединителей отчетливее всего заметен в четвертой главе “Линий”, которая посвящена теории родства и генеалогическим моделям. В ней Ингольд, среди прочего, обращается к рассмотрению антропологических диаграмм родства. Он полагает, что подобно карте, на которой можно проложить маршрут из одного пункта в любой другой еще до того, как отправиться в путь, диаграмма родства позволяет передвигаться в любом направлении, исходя из любой точки. Таким образом, логика линии, сведенной к простому соединителю между точками, не только легла в основу пространственного опыта человека модерна, но и стала неотъемлемой частью научного мышления, в том числе и антропологического. В этом отношении сходство диаграмм родства с электрическими микросхемами не должно казаться случайностью, ведь в обоих случаях мы имеем дело со стерильной строгостью синхронии и перемещения между точками.
В какой-то момент может показаться, что рассуждения Ингольда, в которых угадываются линии мысли его предшественников и вдохновителей Анри Бергсона и Жиля Делеза, чересчур абстрактны для антропологического исследования. Во всяком случае, такого исследования, каким его привык видеть рядовой социо-культурный антрополог. Однако это не совсем так. Анна Цзин, изучая коммерческих сборщиков грибов мацутакэ, обращается именно к “Линиям” Ингольда для того, чтобы противопоставить кинетическое знание грибников эпистемическому инстинкту классификаций среди ученых (Tsing 2013). Согласно Цзин, сбор грибов — это танец, исполняемый вдоль извилистых линий жизни других грибников, самих грибов, деревьев и животных, которые проходят через лес. Танец грибников, образуя собственную линию, по-разному переплетается с жизнью других видов, и антропологам нужно внимательно следовать за этим танцем, чтобы включить в собственные исследования не-человеческих других. Работы Цзин (Цзин 2017) и Ингольда в каком-то смысле образуют концептуальную пару, и примечательно, что обе книги выходят на русском языке в одном и том же издательстве.
Не стоит ожидать от “Линий” Ингольда готовых исследовательских решений. Скорее это текст, насыщенный практическими и концептуальными возможностями, аффордансами (вспоминая термин столь любимого Ингольдом Джеймса Гибсона) или линиями, главное свойство которых, как не перестает подчеркивать Ингольд — их открытость и возможность сплестись в узлы с другими линиями. Взять, к примеру, не-модерные практики чтения, которые, по Ингольду, схожи с кропотливым следованием вдоль линий, оставленных предшествующим путником. Почему бы современному читателю не взять на вооружение темп и ритм ингольдовского странника и не противопоставить его скорости неолиберального способа производства научного знания? Линии Ингольда вообще тем и хороши, что предполагают медлительность. Эвристически полезным может оказаться переопределение Ингольдтом понятия “сеть” (network), хорошо знакомое любому социальному ученому. Вместо сети как комплекса взаимосвязанных точек, Ингольд предлагает подумать о сплетении (meshwork) линий, явно претендуя на то, что его антропологический проект не похож на акторно-сетевую теорию Брюно Латура и даже может выступить в качестве ее критики. Наконец, рассуждения Ингольда о связи линий и рукописного письма позволили бы современным антропологам внимательнее отнестись к практике дневниковых записей и зарисовок, сделанных от руки. Ведь, как полагает антрополог, в линиях, оставленных рукой на поверхности страницы, отражаются внимательность и чувства, присущие движению их производства.
Библиография
Цзин А. Л. 2017. Гриб на краю света: о возможности жизни на руинах капитализма. М.: Ad Marginem.
Howes D. The Misperception of the Environment: A Critical Evaluation of the Work of Tim Ingold and an Alternative Guide to the Use of the Senses in Anthropological Theory // Anthropological Theory. 2022. No. 22. Vol. 4. P. 443–466.
Ingold T. 2018. Anthropology: Why it Matters. Cambridge: Polity Press.
Tsing A. Dancing the mushroom forest // PAN: Philosophy Activism Nature. 2013. No. 10. P. 6–14.
Schivelbusch W. 1986. The Railway Journey: The Industrialization of Time and Space in the 19th Century. Berkeley: University of California Press.
Харви Д. 2021. Состояние постмодерна. Исследование истоков культурных изменений. Москва: Изд. дом Высшей школы экономики.