Вынужденная миграция: стратегии адаптации армянских беженцев из Азербайджана в России и США

 
10.04.2019
 
International programs
 
Нона Шахназарян

Нона Шахназарян пытается рассмотреть проблемы интеграции вынужденных мигрантов из Азербайджана. Беженцев объединяет необходимость выстраивать новую идентичность, солидарность, основанную на множественной интерсекциональной маргинализации. Один из центральных исследовательских вопросов — почему опыт переезда описывается в России и США в более позитивных терминах, чем истории интеграции в Армении и де факто Нагорном Карабахе? Эмпирическую базу исследования составляют собранные в ходе многолетних полевых работ биографические глубинные интервью в России (в городах Краснодар, Кореновск, Туапсе, Москва, Ростов-на-Дону, Кавказские Минеральные Воды) и США (штаты Мичиган и Калифорния).
 
Нона Робертовна Шахназарян — к.и.н., старший научный сотрудник Института археологии и этнологии Национальной академии наук Армении. Сотрудник Центра независимых социологических исследований в Санкт Петербурге (ЦНСИ). Н. Шахназарян проводила полевые исследования в России, Нагорном Карабахе, Армении, Грузии, США. Автор монографии «В тесных объятиях традиции: война и патриархат», Издательство Алетейя, СПб, 2011.


Беженцы-армяне не любят, когда их так называют, поэтому в ходе своего выступления Шахназарян использовала наименования мигранты, внутренне перемещенные лица (IDP) или попросту «бакинцы».
 
С какими препятствиями сталкивались мигранты в ходе интеграции? В Нагорном Карабахе и Армении ко многим из них относились как к «перевернутым» армянам, безродным космополитам из-за того, что те говорили на русском языке или диалекте, не зная армянского. В России же их русский казался «не таким», слишком «выученным».
 
В Краснодаре интеграцию можно разделить на несколько этапов. На первом мигранты могли оформить себе прописку. На втором это было возможно за деньги, чуть позже — за большие деньги. На третьем этапе произошел полный запрет прописки и коррупции в этой области. Также нужно учитывать влияние терактов в Америке в 2001 году — появление языка вражды, кавказофобии. На армян в рамках крайне имперского подхода начали смотреть как на мусульман. Важно заметить, что в России миграционные политики очень рознятся. В Москве и Краснодаре они казались «драконовскими», однако в Ставрополье, Белгородской и Ростовской областях действовали совсем другие режимы гражданства.
 
Важное отличие России и Америки от Армении и Карабаха заключается в том, что эти страны предоставляли возможность развития в совсем новом незарегулированном экономическом поле. На государственную поддержку делали ставку только самые уязвимые группы мигрантов. Экономически активные армяне воспринимали Россию как замечательную страну, где тебя не контролируют и где можно обрести экономическую субъектность. 
 
Более молодые поколения преодолевают травму миграции через дистанцирование — многие их представители ничего не хотят знать про прошлое, рассчитывая на ассимиляцию. Диалектически это сопряжено с регулярными денежными переводами (в качестве помощи) на родину в Армению и Карабах. В Америке тема травмы и потери дома ощущается более остро. Также присутствует нарратив жертвенности — оправдание миграции ради успешного будущего детей. Связь с Россией разрушила много семей — иногда люди возвращались из Америки обратно в Россию. По наблюдениям исследовательницы примерно 8 из 10 опрошенных мигрантов в Америку ностальгировали по России. В большинстве домов работало российское телевидение. 
 
Интеграция в США была изначально сопряжена с помощью от общественных организаций, фондов, католической церкви (отчасти из-за ревности к помощи церкви начинали действовать также и местные армянские активисты). Мигранты не испытывали нападок из-за незнания языка — для них организовывались курсы, при случае находились переводчики. Даже незнакомые люди на улице вели себя заметно дружелюбнее, чем в России и Армении. В новом контексте мигранты обнаружили свою религиозную, культурную, политическую безграмотность. Шахназарян также дала характеристику церковным институтам США — это скорее клубы, которые могут помочь обустроить жизнь на всех уровнях, а не исключительно религиозные учреждения.
 
В России сначала проявлялись советские модели интеграции (как, например, разовые действия в ответ на появление мигрантов; среди них — выдача разового денежного пособия), затем — логики национального государства с разделением «свой-чужой» и представлением о титульной нации внутри страны. В Америке интеграция осуществлялась по системе «step by step». Люди, которые начинали уборщиками в библиотеке, на момент интервью уже могли дослужиться до директора этой же библиотеки. Местные активисты и фонды объясняли мигрантам о необходимости выстраивать образовательную стратегию, чтобы затем найти надежную работу. Депрофессионализации по российскому или армянскому типу — когда музыкант или математик могли работать в такси — Шахназарян не зафиксировала. Женщины лучше справлялись с интеграцией, чем мужчины: в новых обстоятельствах они проявляли большую гибкость.

В России беженцы столкнулись с эффектом «стеклянного потолка». В США, по мнению исследовательницы, такого барьера нет. Важным невидимым социальным барьером стала потеря социальных сетей — мигранты оказались замкнуты в узко-этнических сообществах. Они навсегда потеряли мультикультурную среду родного Баку.