Нона Шахназарян пытается рассмотреть проблемы интеграции вынужденных мигрантов из Азербайджана. Беженцев объединяет необходимость выстраивать новую идентичность, солидарность, основанную на множественной интерсекциональной маргинализации. Один из центральных исследовательских вопросов — почему опыт переезда описывается в России и США в более позитивных терминах, чем истории интеграции в Армении и де факто Нагорном Карабахе? Эмпирическую базу исследования составляют собранные в ходе многолетних полевых работ биографические глубинные интервью в России (в городах Краснодар, Кореновск, Туапсе, Москва, Ростов-на-Дону, Кавказские Минеральные Воды) и США (штаты Мичиган и Калифорния).
Беженцы-армяне не любят, когда их так называют, поэтому в ходе своего выступления Шахназарян использовала наименования мигранты, внутренне перемещенные лица (IDP) или попросту «бакинцы».
С какими препятствиями сталкивались мигранты в ходе интеграции? В Нагорном Карабахе и Армении ко многим из них относились как к «перевернутым» армянам, безродным космополитам из-за того, что те говорили на русском языке или диалекте, не зная армянского. В России же их русский казался «не таким», слишком «выученным».
В Краснодаре интеграцию можно разделить на несколько этапов. На первом мигранты могли оформить себе прописку. На втором это было возможно за деньги, чуть позже — за большие деньги. На третьем этапе произошел полный запрет прописки и коррупции в этой области. Также нужно учитывать влияние терактов в Америке в 2001 году — появление языка вражды, кавказофобии. На армян в рамках крайне имперского подхода начали смотреть как на мусульман. Важно заметить, что в России миграционные политики очень рознятся. В Москве и Краснодаре они казались «драконовскими», однако в Ставрополье, Белгородской и Ростовской областях действовали совсем другие режимы гражданства.
Важное отличие России и Америки от Армении и Карабаха заключается в том, что эти страны предоставляли возможность развития в совсем новом незарегулированном экономическом поле. На государственную поддержку делали ставку только самые уязвимые группы мигрантов. Экономически активные армяне воспринимали Россию как замечательную страну, где тебя не контролируют и где можно обрести экономическую субъектность.
Более молодые поколения преодолевают травму миграции через дистанцирование — многие их представители ничего не хотят знать про прошлое, рассчитывая на ассимиляцию. Диалектически это сопряжено с регулярными денежными переводами (в качестве помощи) на родину в Армению и Карабах. В Америке тема травмы и потери дома ощущается более остро. Также присутствует нарратив жертвенности — оправдание миграции ради успешного будущего детей. Связь с Россией разрушила много семей — иногда люди возвращались из Америки обратно в Россию. По наблюдениям исследовательницы примерно 8 из 10 опрошенных мигрантов в Америку ностальгировали по России. В большинстве домов работало российское телевидение.
Интеграция в США была изначально сопряжена с помощью от общественных организаций, фондов, католической церкви (отчасти из-за ревности к помощи церкви начинали действовать также и местные армянские активисты). Мигранты не испытывали нападок из-за незнания языка — для них организовывались курсы, при случае находились переводчики. Даже незнакомые люди на улице вели себя заметно дружелюбнее, чем в России и Армении. В новом контексте мигранты обнаружили свою религиозную, культурную, политическую безграмотность. Шахназарян также дала характеристику церковным институтам США — это скорее клубы, которые могут помочь обустроить жизнь на всех уровнях, а не исключительно религиозные учреждения.
В России сначала проявлялись советские модели интеграции (как, например, разовые действия в ответ на появление мигрантов; среди них — выдача разового денежного пособия), затем — логики национального государства с разделением «свой-чужой» и представлением о титульной нации внутри страны. В Америке интеграция осуществлялась по системе «step by step». Люди, которые начинали уборщиками в библиотеке, на момент интервью уже могли дослужиться до директора этой же библиотеки. Местные активисты и фонды объясняли мигрантам о необходимости выстраивать образовательную стратегию, чтобы затем найти надежную работу. Депрофессионализации по российскому или армянскому типу — когда музыкант или математик могли работать в такси — Шахназарян не зафиксировала. Женщины лучше справлялись с интеграцией, чем мужчины: в новых обстоятельствах они проявляли большую гибкость.
В России беженцы столкнулись с эффектом «стеклянного потолка». В США, по мнению исследовательницы, такого барьера нет. Важным невидимым социальным барьером стала потеря социальных сетей — мигранты оказались замкнуты в узко-этнических сообществах. Они навсегда потеряли мультикультурную среду родного Баку.
