Профессор факультета политических наук Европейского университета Владимир Гельман рассказал шеф-редактору Business FM Петербург Максиму Морозову о «хорошем Советском Союзе» — воображаемом общественно-политическом и экономическом порядке, лишенном изъянов.
Приводим текст материала:
— Максим Морозов: Владимир Яковлевич, из чего складывается наследие прошлого, если мы говорим о Советском Союзе?
— Владимир Гельман: Наследие, которое носит идейный характер, сформировано уже в постсоветский период. Существует комплекс представлений о том, что в Советском Союзе было много всего хорошего, и в сегодняшней России необходимо возрождение этого идеала. Этот комплекс представлений я назвал «хороший Советский Союз».
— Максим Морозов: Это особенно актуально, потому что перекликается с модным нынче словосочетанием «хорошие русские». Из чего складывается, как формируется представление о «хорошем Советском Союзе» и с идеологической, и с пропагандистской точек зрения?
— Владимир Гельман: Есть некоторые элементы реально существовавшего Советского Союза, которые сегодня представляются нормативным идеалом. Это, конечно, иерархия государственного управления сверху донизу: от главы государства до школьной учительницы. Вертикаль власти. Другой важный элемент — это государственный контроль над средствами массовой информации, не над всеми, но над основными. В Советском Союзе был доступ к некоторым альтернативным источникам информации…
— Максим Морозов: Так называемые «голоса».
— Владимир Гельман: Не только «голоса», это и многочисленные слухи, неформальные каналы коммуникации.
— Максим Морозов: Самиздат, тамиздат.
— Владимир Гельман: Да, были просто разговоры в очередях. В Советском Союзе не предавалась гласности информация о всяких авариях и катастрофах, слухи об этом ходили и были очень значимыми для советского общества. Также существовал такой важный механизм, как выборочные, селективные в отношении инакомыслящих, которые позволяли поддерживать лояльность основной части граждан. Все эти элементы реально существовали в Советском Союзе и сегодня подаются как нормативный идеал. В Советском Союзе, однако, были элементы, которые сегодня отброшены — это низкий уровень социального неравенства, определённые государственные социальные гарантии, которые были не очень большие, но существовали. И, наконец, в это меню входят те элементы, которые Советскому Союзу не были присущи — это возможности для бесконтрольного обогащения элит.
В Советском Союзе существовали довольно сильные барьеры, которые не позволяли слишком много воровать и зарываться. Если такие проявления возникали — их рано или поздно пресекали. В сегодняшней России этого нет.
Наконец, то, что совсем было не присуще Советскому Союзу — это возможность легализации статуса и богатства за рубежом. Представить себе советского чиновника или министра, который вывел много активов из советской экономики и уехал куда-нибудь в Дубай, было совершенно нереально. В сегодняшней России эта практика широко распространена, и попытки ее пресечь не особо предпринимаются даже сейчас.
Такой противоречивый набор в этом меню: то, что реально было то, то, чего реально не было, и то, что было, но не используется сегодня.
— Максим Морозов: Почему и в какой мере советское наследие — это образец для сегодняшней власти в широком смысле?
— Владимир Гельман: Отчасти это связано с тем, что период позднего Советского Союза был временем серьезной социальной стабильности. В известной мере это оборотная сторона того, что называли словом «застой». В Советском Союзе люди могли прогнозировать свое будущее на долгие годы вперед. Может быть, это было не слишком яркое будущее, но, по крайней мере, без сильных стрессов, переломов и кризисов.
Для многих людей образ Советского Союза — бескризисного, стабильного, где одни и те же цены, где, конечно, не все идеально, но худо-бедно можно справиться с многочисленными проблемами, воспринимается как синица в руках, которая лучше любого журавля в небе.
— Максим Морозов: Как вам, как исследователю, кажется: ностальгия по советскому прошлому — всерьез и надолго?
— Владимир Гельман: Мы не знаем ответа на этот вопрос, потому что сейчас Россия вступает и, собственно, уже вступила в очень серьезную эпоху турбулентности, прежде всего связанной с экономическим спадом. Как долго этот спад продлится и насколько глубоким он будет, мы представить себе не можем. Я думаю, что эти представления подвергнутся сильным изменениям. Как и насколько глубоко изменится ситуация, мы узнаем только через какое-то время.