Студентка Школы искусств и культурного наследия Полина Пелягина взяла для телеграм-канала Школы интервью у Марии Гурьевой, организатора выставки «Частная фотография: вы это уже видели».
Приводим его здесь:
— В июне состоялось открытие выставки «Частная фотография: вы это уже видели». Какие у вас впечатления?
— Я очень довольна открытием. Мне кажется, это всегда важный этап работы над выставкой: мы несколько месяцев собираем какое-то целое, которым является выставка, и затем отдельно готовим ее открытие — оно становится и способом представить результат публике, и одновременно нашим празднованием сделанного. Мне кажется важным включать в открытие выставки что-то, что позволяет зрителю глубже прикоснуться к материалу. В этот раз мы показывали слайды, отчасти реконструировали домашние практики. Также мы организовали беседу с кураторами, которая помогла посетителям выставки представить, как устроена эта работа, кто эти самые люди, подготовившие экспозицию. Все очень здорово получилось.
— Для предыдущих выставок в качестве материала вы брали что-то очень современное, а в этот раз вы выбрали то, что уже стало историей, — нечто из прошлого века. Отразилась ли эта разница на работе?
Я бы сказала, что самая большая разница для меня была в том, что в прошлые разы мы брали авторский материал — работали и с автором, и с корпусом его или ее фотографий, — а здесь мы намеренно взяли фотографии без автора. Мне кажется, это совершенно другой материал, тут мы скорее работаем с совокупностью — с одной стороны, очень разрозненных, а с другой стороны, похожих снимков. Это интересно, но в этом была и определенная трудность для нас всех.
Вообще я занимаюсь частной фотографией как исследовательница, это была моя мечта — сделать выставку про такую фотографию. Мне кажется, для коллег по Кружку это было неким вызовом, потому что было не очевидно, как работать с таким материалом.
— В итоге вы вместе придумали какой-то объединяющий принцип?
У нас было несколько гипотез. Мы долгое время смотрели на материал и несколько раз созванивались с коллегами-кураторами, которые делали выставки частной фотографии. У нас наметилось четыре или пять разных путей, которыми мы могли бы пойти… В итоге мы построили гипотезу вокруг регламентов, порядков и правил, окружающих частную фотографию, — того, что вроде как никто не прописывал, но о чем все знают. Это стало главной сюжетной линией выставки, и мы начали придумывать, как эту мысль можно явить через разные способы представления материала.
Например, собирая фотографии с людьми, позирующими на фоне памятников, мы пытались визуализировать идею о том, что все знают какое-то правило: нужно фотографироваться на фоне памятника, — и его воспроизводят, не обязательно рефлексируя над этим.
— Второй год подряд важной частью выставки Кружка стали медиации. Можно ли считать медиацию по выставке, где показывают частную фотографию, более свободной, чем по выставке, где показывают авторские работы?
Это интересный вопрос. Не знаю, как тут мерить степень свободы. Я бы скорее предположила, что зрителю в таком случае проще себя с увиденным соединить. Дистанция между зрителем и материалом короче, потому что зритель и видел подобное у себя дома, и участвовал в этих же самых практиках: и съемка, и показ, и отбор фотографий — это все то, что зритель проделывал сам. По этой причине, может быть, ему есть чем поделиться как производителю такого рода культурного феномена.
После медиаций прошлого года тем, кто их вел, стало понятно: как ты ни старайся, как ни расписывай свою кураторскую идею, люди приходят на выставку с очень разной оптикой. Поскольку медиация дает возможность прикоснуться к их опыту, а не просто передать знание, в этом процессе возникает ощущение множественности картин мира и взглядов. Медиатор понимает, что он здесь не для того, чтобы переубедить зрителя, а для того, чтобы помочь пришедшим на медиацию сформулировать в дискуссии индивидуальное понимание смысла экспозиции. Для меня это очень ценная часть работы выставки.
— В чем особенность выставок, проходящих в стенах университета? Как это воспринимается теми, кто проходит мимо, и теми, кто приходит специально?
Это очень важное наблюдение: любое пространство влияет на зрителей. Выставка в стенах учебного заведения не то же самое, что выставка в музее. Университет — это место с академической атмосферой, у него есть определенный ореол авторитета. При этом нам нужно учитывать то, как живёт пространство, в котором мы делаем выставку — в нашем случае это коридор, соединяющий деканаты разных факультетов. В университете работают люди, они постоянно ходят по этому коридору — значит, они будут видеть эту выставку много раз. Когда мы готовим пространство под экспозицию, нам приходится это учитывать. К тому же коридор по умолчанию приглашает к его «украшению»: важно не попасть под это влияние.
Кроме того, именно у нашего коридора есть особенности: вход по центру, деление на сектора, элементы декора, — это не белый куб, а сложное пространство.
— Но ведь и музеи не всегда белый куб?
Музеи, мне кажется, все-таки стремятся быть белыми кубами, насколько это возможно, у них есть ресурсы для того, чтобы форматировать выставочное пространство: покрасить стены, добавить перегородки. Мы же вынуждены встраиваться в то пространство, которое есть, но при этом у нас есть очень профессиональная, подвижная система освещения — с этим бывает сложно в музеях. Каждый раз мы должны как-то справляться со сложностью помещения, и в этот раз идею, как это сделать, предложила наша коллега, проектировщица выставок Ксения Сурикова.
Когда зритель входит на выставку, он поворачивает направо или налево и идёт до конца коридора, а потом обратно. Ксения предложила повесить в обоих концах коридора тексты, которые помогут зрителю, идущему обратно вдоль уже увиденных экспонатов, посмотреть на них по-другому. В одном случае это текст как раз о правилах и случаях их нарушений: на обратном пути к центру коридора, можно смотреть на те же фотографии, думать о правилах и одновременно подмечать нарушения.
В другом конце коридора — текст про материальность и наше взаимодействие с частной фотографией, которое завязано не только на визуальных образах, но и на тактильном и кинестетическом опыте: мы трогаем, листаем, приближаем, прижимаем фотографии к себе, носим их в кармане и в бумажнике. Благодаря тексту зритель может обратить внимание на совершенно другой регистр.
— Сейчас почти у каждой выставки есть куратор. Как вам кажется, в музеях кураторская роль понимается так же, как вы ее понимаете в Кураторском кружке?
Мне кажется, что традиция назначать кого-то куратором в музеях и выставочных пространствах действительно есть: так положено, что у выставки есть куратор.
Но понимание того, кто такой куратор и в чем смысл его деятельности, довольно сильно разнится. Некоторым ситуациям я была свидетельницей: например, у выставок, которые завозятся из какого-нибудь заграничного музея, есть кураторы, которые их создают, а тот человек, который называется куратором здесь, — это менеджер, организатор перемещения, адаптации этой выставки к конкретному пространству. Куратором иной раз называют и человека, который посредничает между музеем и автором, желающим выставить свои работы — при этом отбором работ занимается сам автор и распределяет их в выставочном пространстве тоже он.
Главная кураторская работа, на мой взгляд, заключается в концептуализации материала, в придумывании той идеи, которая реализуется в отборе материала и в способе его представления зрителю. В некоторых случаях этап концептуализации опускается, и тогда, наверное, все-таки правомернее называть этого человека не куратором, а координатором, арт-менеджером и так далее, потому что главная кураторская задача — это выработка не только смыслов как таковых, но и того, как их можно донести, перевести на понятный язык: и автору, если он есть, и коллекционерам, которые предоставляют работы, и тем, кто работает с тобой в команде, и журналистам, и зрителям.
Когда роль куратора формулировалась, он был всегда один — рок-звезда, чуть ли не художник сам по себе. А теперь их может быть два, три. И у вас, в общем-то, не один куратор…
У нас десять человек!
— Расскажите, как это работает?
Кураторский кружок — это учебная история, здесь всегда подразумевается групповая работа. Этап придумывания концепции мы проходим все вместе, поэтому я считаю, что мы все можем называться кураторами. Где-то в середине работы (обычно она длится семестр) мы делимся на рабочие группы — каждая занимается своей частью: открытием и медиациями, написанием текстов, оформлением экспозиции. Мы, конечно же, делаем гораздо больше работы, чем обычно делает куратор: не все это входит в его обязательные задачи. В принципе, все десять человек помимо концептуализации, отбора материала и решения того, как он будет представлен, делают еще всякие базовые вещи типа поиска картона нужного цвета, его нарезки. В целом это позволяет увидеть внутреннюю кухню работы над выставкой и примерить на себя разные типы деятельности в этом процессе.
— В Кураторском кружке сталкиваются люди с разным опытом, иногда без искусствоведческого бэкграунда. Как в таком случае устроен рабочий процесс, в чем его плюсы или, может быть, минусы?
Для меня как раз важно, чтобы компания, которая собиралась в Кружке, воплощала собой множественность взглядов, академических и профессиональных бэкграундов. По большей части к концу Кружка в команде остаются искусствоведы, и это нормальное течение событий — в конце людей гораздо меньше, чем в начале. Но в начале, пока нас ещё много и компания разношёрстная, эта разница нам помогает. Например, благодаря коллеге-не-искусствоведу можно увидеть, что твоя концепция не так очевидна, как кажется, и придумать, как сделать её более понятной. Поэтому для работы значимо, чтобы в Кружок приходили не только студенты Школы искусств: в этом году у нас были участники с факультетов социологии и истории, двое наших выпускников-искусствоведов.
— Мне кажется, ваши выставки должны быть очень интересны и антропологам, и социологам.
Да, в прошлом году часть выставки делала декан факультета антропологии Анна Клепикова со студенткой Катей Беляковой — они готовили отдельный блок выставки, который мы представили на финисаже. У них был большой интерес к работе Александры Деменковой [фотографии которой сформировали предшествующую выставку], Анна даже приходила к нам на одно из занятий для отдельного разговора о связи антропологии и фотографии.
На самом деле даже внутри, казалось бы, однородной группы искусствоведов есть люди с разным опытом. Кроме того, в работе над кураторской идеей нам помогает то, что мы довольно много времени проводим обмениваясь мнениями. Иногда мы сталкиваемся с большим количеством разных мнений и приходится голосовать, но в целом мы все остаемся услышанными. Для меня это важная часть Кружка, потому что совокупность наших мнений и создает итоговую работу, а услышанность — базовая часть совместной работы. Если мы не будем на равных — ничего не получится.
— Работа над этой выставкой помогла вашим исследованиям? Может быть, открылось что-то интересное?
Мне кажется, что одно только обсуждение этих фотографий, совместно проведенное в работе с ними время, беседы, в которых мы формулировали свои находки, меня уже очень обогатили. У нас были интересные совместные открытия: например, важной для нас находкой стало то, что неписаные правила частной фотографии становятся виднее, если объединить фотографии не только по принципу одинакового сюжета, но и схожей иконографии: именно через иконографию эта повторяемость становится виднее. Кроме того, я увидела много новых для себя снимков, связанных с историей моей семьи: то, что показано на слайдах, взято из семейного архива моих родителей, бабушек и дедушек. У меня появилось несколько идей, как можно работать со слайдами, это довольно малоисследованный материал.
Вообще обсуждать материал со студентами – большая исследовательская радость. Например, два альбома, которые мы взяли в работу из «Прожито» [центр изучения эго-документов в Европейском университете], мы с Еленой Глуховской анализировали со студентами на курсе «Литература и фотография». Потом я предложила использовать эти альбомы и на выставке.
— Кому вы посоветуете сходить на медиации?
Мы, конечно, считаем, что это будет интересно всем, но, наверное, особенно тем, кто интересуется частной фотографией, — людям, которые любят рассматривать чьи-то личные альбомы, покупать фотографии на Уделке. По своим наблюдениям знаю, что беседы о частной фотографии оказываются интересными и для профессиональных фотографов: они обнаруживают для себя интересные нетривиальные смыслы, которых они не касались ранее в работе. Поэтому им было бы интересно сходить на медиацию и узнать что-то новое о фотографиях, которые люди делают сами для себя, зачем-то собирают и хранят снимки, оформляют их и становятся кураторами своих домашних коллекций. Помимо перечисленного, наверное, это было бы ностальгически близко людям, чья молодость прошла в 1920–1980-е годы, и вообще всем, кто увлечен изучением этого периода.
Фото Ольги Зубовой