Профессор Школы искусств и культурного наследия Константин Учитель рассказал изданию «Коммерсантъ» о проекте «Маршрут "Старухи"». В этом году маршрут прошел в 13 раз. Несколько сотен человек прошлись по разным локациям и стали участниками иммерсивного действия. В интервью Константин рассказал о том, как стал искусствоведом (хотя был авиационным техником), поделился историей создания «Маршрута» и подробностями о его проведении в разные годы.
Приводим отрывок из интервью:
— Как получилось, что вы, окончив Криворожское авиационное училище и работая техником Ленинградского авиационного отряда, вдруг стали продюсером и концертмейстером?
— Я был авиационным техником по приборному оборудованию, и в этом качестве работал в ныне покойном аэропорту Ржевка полтора года. Не мог в старших классах выбрать профессию. Маленьким хотел стать археологом, потом к этому охладел. Со временем заинтересовался историей архитектуры, и, может быть, реализовал бы себя в этом качестве. Если бы не дядя — замечательный провинциальный архитектор, высокопрофессиональный специалист, который построил 100 домов, целые районы и так далее. Он был 1923 года рождения и вырос в еврейском колхозе. В Екатеринославской и Херсонской губерниях были села, заселенные колонистами. В них жили не только евреи, но и украинцы, и цыгане, и русские, и немцы. Но школу они все оканчивали на идише.
— Какая гремучая смесь!
— Это целая большая история. Существует крупнейшая еврейская благотворительная организация «Джойнт». В начале XX века она занималась тем, что помогала евреям массово эмигрировать в Америку из беднейших местечек, где люди жили совсем плохо (скажем, на юге Литвы), очень депрессивных на тот момент. А кто не хотел в Америку, имел возможность за счет этой организации переехать на юг Херсонской области и получить землю, которая выкупалась специально под колонии. Потом все это приобрело характер колхозов, но коллективизация была не насильственной, а добровольной. Колонисты были люди преимущественно левой ориентации, многие после создали первые кибуцы в Израиле.
И вот этот дядя из еврейского колхоза сыграл в моей жизни забавную роль: он меня моментально отговорил быть архитектором. Стал рассказывать про профессию исключительно с негативной стороны. Он был ветеран, антисоветчик и сионист. Я-то его видел всегда со стороны парадной.
Авиация оказалась на деле случайной историей — в силу того, что мне очень трудно было выбрать вуз. Я немного поработал на заводе фрезеровщиком. Отец мой, крупнейший ученый-горняк, металлург, начинал рабочим тоже. Шла война в Афганистане. У нас не принято было в семье давать советов, но мысль о том, что хорошо бы иметь военную специальность, убеждала. Чем хорош авиатехник? Ты обслуживаешь гражданские самолеты и получаешь заодно военную специальность.
И вот я уже в качестве молодого специалиста, техника приезжаю в Ленинград. Мне дают листочки с адресами, телефонами: позвони тому-то, позвони той-то. Дядя говорит: «Обязательно позвони Борису Ивановичу. Скажи: "Боря, Додик передает вам привет, а я его племянник"». Я звоню. Отвечает восторженный, как мне казалось, старичок лет 60: «Боже мой, Костя! Немедленно приезжайте!» — «Куда приезжать, Борис Иванович?» — «В Академию художеств». Ближайший друг моего дяди оказался проректором в академии. После этого авиация в моей жизни закончилась и началась совсем другая глава.
— Сейчас вы себя как идентифицируете?
— Я историк театра, отчасти — историк музыки, немножко занимаюсь смежными искусствами. Занимался продюсированием. В Европейском университете я веду курсы, посвященные, с одной стороны, искусству и культуре 1920–30-х годов, а с другой стороны, перформативным искусствам. То есть театр и перформанс, то, что связано с действием,— моя прямая специальность.
— Как появился «Маршрут "Старухи"»?
— Он появился в 2013 году, но история немножко сложнее. Я, как и большинство моих сверстников и круг моего общения, с Хармсом всерьез познакомился благодаря книжке «Полет в небеса». Она была издана в 1988 году массовым по сегодняшним временам тиражом и моментально раскуплена. Как и все мои товарищи, я был несколько ушиблен Хармсом. Все были ошарашены Хармсом: даже на фоне всего, что происходило в нашей литературе в то время — «Котлована» и «Чевенгура» Платонова, «Реквиема» Ахматовой,— обэриуты стояли особняком. Я был Введенским и Олейниковым невероятно увлечен.
Моя жена Оля Скорбященская — ученица выдающегося историка музыки, профессора Петербургской консерватории, ныне покойной Людмилы Григорьевны Ковнацкой. Это всемирно известная ученая, она дружила с Ростроповичем, с крупным украинским дирижером Игорем Блажковым, была знакома с королевой Елизаветой, и вообще в ее кругу были абсолютно все люди в мире. При этом и сама была такая женщина — простая, как королева.
Людмила Григорьевна, в свою очередь,— ученица Михаила Семеновича Друскина, брата Якова Семеновича. Когда Михаил Семенович умер в начале 90-х годов, его библиотека, его вещи должны были поступить в государственные инстанции. Когда умирает одинокий человек, начинается огромная работа по архивации его наследия. И Людмила Григорьевна посвятила десятилетия редактированию и переизданию его трудов. Я в данном случае играл роль грузчика, молодого человека, который может поднять тяжелый предмет и куда-то его отнести. Потому что денег-то ни у кого особенно не было.
И именно Людмила Григорьевна была тем человеком, который отнес в библиотеку знаменитый чемоданчик с творчеством обэриутов.