В медиа о наследии регионов «В лесах» вышло интервью с доцентом факультета истории Екатериной Мельниковой. Историк и антрополог рассказала, чем схожи современные инициативы по сохранению памятников с аналогичными движениями прошлого, а заодно — чем они отличаются, что говорит статистика о волонтерах в сфере наследия и что — личные наблюдения и в каких проектах эксперт сама участвовала.
Приводим отрывки из материала:
«Я думаю, современный бум наследия отличается от многих других мемориальных бумов, которые уже были в прошлом. Был известный ретроспективный поворот 60-х, 70-х, 80-х годов [XX века]. Мы можем вспомнить краеведческое движение 1920-х годов, когда тоже был большой всплеск интереса к прошлому — краеведы после революции активно занимались в том числе и спасением наследия. Мы не первый раз наблюдаем такое активное участие людей в заботе о ценных памятниках.
Есть много общего во всех этих волнах. В разные периоды люди вдруг начинают ощущать сильное беспокойство по поводу прошлого, которое они теряют. [Возникает чувство, что] если мы сейчас ничего не сделаем, то утратим что-то принципиально важное. Обычно такие обострения тревожности возникают в периоды резкой модернизации.
Это периоды, когда все вдруг стремительно начинает меняться, и люди чувствуют этот бег времени и хватаются за исчезающее прошлое, пытаясь его удержать.
Но отличий от предыдущих всплесков интереса к прошлому тоже много. Например, современные формы участия в спасении наследия гораздо более демократичны по сравнению с тем, что было в позднесоветское время, и даже с тем, что было после революции в России. Все-таки в советское время это было очень элитарное дело, [участвовала] городская интеллигенция. Отчасти, конечно, и сейчас так. [Сегодня] инициаторами серьезных проектов выступают в основном горожане из крупных мегаполисов, доминируют Москва и Петербург или другие крупные города. Это такие «варяги», культуртрегеры, которые едут в «маленькие» места спасать тамошнее прекрасное наследие. Но все равно люди, которые в этом участвуют, очень часто в социальном отношении не являются элитой.
Некоторые исследователи, например Ланц Беннетт и Александра Сегерберг, также указывают на то, что современные коллективные действия и большие движения связаны с развитием цифровых технологий и медиа. Мы все [общаемся] в Телеграме, и это очень демократизирует отношения. Вы сделали пост, человек ответил, вы вступили в коммуникацию, и вуаля — вот, пожалуйста, человек уже здесь. Так же устроены сейчас многие совместные акции. Они очень горизонтальные, очень нестабильные, с очень легким входом и выходом. Они не требуют от людей вообще ничего».
<...>
«Но в среднем портрет активиста есть в сборнике, который делали [руководительница фонда Крохино] Анор Тукаева с командой, это тоже исследование волонтерских практик. И он полностью совпадает с моими пониманием, ощущением и данными. Средний возраст [волонтера] — от 25 до 45 лет, это достаточно молодые люди. Почти всегда есть высшее образование, часто в гуманитарной сфере, или это студенты, которые учатся сейчас.
Это почти всегда люди, которые вовлечены в массу разнообразных других волонтерских действий. Они не только участвуют в спасении наследия, но и собирают пробочки, занимаются раздельным сбором [мусора], помогают в хосписах, что-то еще делают.
И почти всегда это женщины. По моим ощущениям и, кстати, по данным Анор Тукаевой и их команды тоже, [соотношение мужчин и женщин в волонтерстве] — если не 90 на 10, то 80 на 20 %. И я не знаю почему. Я даже специально обращалась к социологам, которые занимаются исследованиями активизма, чтобы узнать, как это все объясняется сейчас. Пока у меня нет ответа».