В среду, 19 марта, в Европейском университете состоялось выступление Дэвида Вудраффа (David Woodruff), профессора Лондонской школы экономики, посвященное Карлу Поланьи и применению его теории к современному кризису в Еврозоне.
Продолжая свою книгу «Money unmade», затрагивающую тему бартера в России 90-х годов, Вудрафф переключился на Европу. В данный момент он исследует макроэкономическую политику Еврозоны и применяет к ней идеи Поланьи.
Объединившись к концу 1990-х, страны Европы ввели общие финансовые институты, такие, как единая валюта и один центральный банк, и до 2008 года этот проект виделся как успешный. Однако с крахом финансовой системы в 2008 году пришло понимание, что Еврозона тоже уязвима. Начавшееся восстановление экономики после кризиса сменилось спадом в 2011 году, который длится до сих пор. Это «потерянное десятилетие», поскольку совокупный рост экономики с 2005 до предсказанного 2015 года составляет всего 1%. Другой аспект этого спада – безработица: хотя её рост был отмечен в США и Японии, там она начала падать, в то время как в Европе она продолжает расти.
Существует так называемый кейнсианский рецепт борьбы со спадом, или «ловушка ликвидности». Кризис возникает тогда, когда уменьшение заработков вызывает уменьшение бюджетных доходов, безработицу и бедность, что приводит к дополнительным бюджетным расходам. В таком случае спрос замещается государством, рост экономики возобновляется и кризис уходит.
Откуда у государства деньги для такого стимулирования? Оно берёт в долг у тех людей, кто вкладывать в экономику до этого не хотел. В этом и заключается ловушка ликвидности – когда люди предпочитают хранить деньги в быстроконвертируемой форме, не вкладываясь в долговременные проекты. Люди видят, что государственный долг растёт, и поэтому не хотят вкладывать в государство, поскольку за долг рано или поздно придётся платить.
Конечно, бюджетный дефицит и государственный долг менее страшны при экономическом росте, потому что последний нивелирует все отрицательные эффекты. Однако этот аргумент проблематичен, поскольку основан на идее фискальной экономии.
Фискальная экономия представляет собой порочный круг: экономический спад приводит к уменьшению доходов и увеличению бюджетных выплат, что увеличивает бюджетный дефицит. Это, в свою очередь, приводит к попыткам экономии – сокращению расходов и повышению налогов, что опять приводит к экономическому спаду.
Политика Еврозоны в этом смысле противоречива. Европейский Центральный Банк, принимая меры против кризиса, даёт многочисленные кредиты по малым ставкам, а национальные государства спасают банки денежными вливаниями. Но эти меры ограничены тем, что рассчитывают на эффект фискальной экономии. Возникает патовая ситуация: борьба с кризисом его усугубляет.
Именно здесь приходится к месту Карл Поланьи с его известной книгой «Великая трасформация», написанной в 1944 году. Это один из классических трудов как для экономики, так и для политической экономии и экономической антропологии. Основная её идея в том, что саморегулирующийся рынок – это не результат стихийной общественной эволюции, а итог сознательного конструирования. Рынок был специально придуман. Сам по себе он приводит к катастрофическим последствиям, поскольку если бы заработная плата зависела только от спроса и предложения, то люди бы массово умирали от голода тогда, когда цена на труд была бы слишком низкой. Это то, что называется «двойным движением».
Поэтому государство вынужденно мешает работать ценовому механизму, чтобы защитить общество от рынка, например, выплачивая социальные пособия, и это – «защитное контрдвижение». Поланьи считал, что через это он раскрыл институциональный механизм крушения цивилизации. Вторая мировая война, в частности – это реакция на Великую Депрессию, которая, в свою очередь, возникла из-за системы золотого стандарта.
При системе золотого стандарта держатели денег могут обменять их на золото в любой момент. Чем больше золота, доступного для обмена, тем больше денег может быть в экономике, тем, соответственно, выше цены. Обменный курс всех национальных валют, обеспеченных золотом, фиксированный.
Благодаря золотому стандарту экономическая система остаётся сбалансированной: в ситуации торгового дефицита, когда импортируется и покупается товаров больше, чем продаётся, происходит вывод золота, приводящий к уменьшению количества денег в обращении и сопутствующему уменьшению цен в стране. Из-за падения цен происходит повышение конкурентоспособности (поскольку в других странах цены выше), что приводит к увеличению экспорта и стабилизации торгового баланса.
Как утверждает Поланьи, проблема в том, что этот механизм не считается с тем, что общество способно на самозащиту. Снижение цен в стране – беда для предприятий, потому что падает их прибыль. Начинается защитное контрдвижение труда (начинают платить пособия по безработице), земли (в том числе поддержка сельского хозяйства), организации производства (расширяется денежное предложение). Из-за этой проблемы система не работает, хотя в 19 веке она функционировала нормально.
Великая депрессия возникла по причине торгового дисбаланса, случившегося из-за плохого соотношения золотого паритета валют реальным соотношениям цен. Цены не сближались из-за защитного контрдвижения: торговые дефициты финансировались расширением международных кредитов.
Это стало бомбой, взорвавшей экономику. С одной стороны, сворачивание международного кредита, с другой – валютная паника, ограничивающая автономию центральных банков стран приводили к фискальной экономии. Для собственников крупного капитала золотой стандарт позволяет контролировать трудовой класс, чему упорно сопротивляются партии труда. Финансовый рынок правит с помощью паники, которая используется как орудие политического влияния. Таким образом, рынок сопротивляется демократии. Борьба между ними ослабила демократию настолько, что привела к катастрофе, которую мы увидели в Германии.
Есть три возможных выхода из подобной патовой ситуации. Первый – полностью отказаться от золотого стандарта (как сделали США, что привело к Новому курсу Рузвельта).
Второй – маргинализация демократии в угоду дефляции, что привело к власти Гитлера. Третий – отказ от золотого стандарта, но только после политического поражения партии труда, как произошло в Великобритании. Тем не менее, менталитет золотого стандарта там сохранился.
Проиллюстрируем панику как оружие политической борьбы на примере Британии. Летом 1931-го у власти были лейбористы. Ситуация в экономике была сложная: дефицитный бюджет, плохая внешняя торговля, массовая конвертация фунтов в золото. Главный политический вопрос – как сбалансировать бюджет?
Есть два классических ответа – либо облагать налогами богатых, либо урезать пособия по безработице. Лейбористы не смогли принять решения, и поэтому были отстранены от власти.
Это произошло благодаря заместителю главы Центрального банка Британии мистеру Харви. Он настаивал на уменьшении социальных выплат, с чем категорически не соглашались лейбористы, после чего сказал, что золотого запаса страны хватит только на 3 дня. Это вызвало раскол в правительстве, и левые сложили свои полномочия.
Карл Поланьи излагает две важные идеи. Во-первых, патовая ситуация в экономике может быть результатом противоречий между защитным контрдвижением и ортодоксальной политикой золотого стандарта. Во-вторых, для того, чтобы финансовая политика работала как политическое орудие необходимо, чтобы кто-то мог устрашать и убеждать, что нет никакого другого способа решения проблемы.
Спустя 80 лет кризис Еврозоны очень похож на Великую депрессию: растут торговые дисбалансы. Цены не сближаются, а, наоборот, расходятся: люди вкладывают там, где цены растут, поскольку это выгодно.
Парадокс в том, что как такового золотого стандарта уже нет, и Европейский Центральный Банк может спокойно бороться с финансовой паникой. Почему же возникает схожая ситуация?
Имеет место самооправдывающаяся паника на рынке государственных облигаций. Увеличение бюджетного дефицита приводит к увеличению процентных ставок по облигациям, растут расходы по обслуживанию кредитов, и это приводит к бюджетному дефициту. Бороться с этим в условиях паники можно одним способом – государственной покупкой облигаций в неограниченном количестве.
Как считает президент Немецкого федерального банка Йенс Вайдман, рост процентных ставок не должен быть основанием для финансовой интервенции центрального банка в отдельно взятой стране Еврозоны. Это усиливает финансовую панику, потому что лишает государственных гарантий, и капиталисты испытывают смешанные чувства по этому поводу. Здесь мы можем заметить воплощение доктрины ордолиберализма.
Ордолиберализм – это немецкий вариант либерализма. В Германии нет проблем с сильным государством, поскольку именно оно создаёт рынок. Но с этим есть другая проблема: как тогда ограничивать государство? Оно должно быть правовым государством в римском смысле – без решений по усмотрению, а исключительно по правилам.
Возникает дилемма: что делать, если указываемое правилом действие приводит к экономической катастрофе?
Согласно ордолиберализму, так почти не бывает. Долгосрочные эффекты от следования правилам перекрывают краткосрочные отрицательные.
Можно привести несколько примеров ордолиберализма в действии. Вейдман утверждает, что государство не должно выкупать облигации, поскольку тогда возникает опасность приглушения сигналов рынка. По его словам, «мы все должны стать конкурентоспособными вместе». Но это противоречит самой идее конкуренции, когда кто-то всегда в более выигрышном положении, чем другой. Вейдман же здесь говорит о другом – о добродетели.
Почему ордолибералы обладают таким влиянием, а их политика работает? Можно рассмотреть это с точки зрения теории игр, а точнее – игры «трус» («chicken»). Бытовой пример – когда два водителя едут друг на друга на большой скорости. Один из них должен в последний момент свернуть, поскольку иначе они разобьются насмерть, и именно тот, кто сворачивает – проигрывает, становясь «трусом». Ордолибералы политически побеждают потому, что их оппоненты уверены, что ордолибералы никогда не свернут со своих принципов.
Подходя к заключению, Вудрафф отметил, чего, по его мнению, не хватает подходу Поланьи для анализа современной европейской экономической политики. Прежде всего – специфической политической структуры Еврозоны, которая отличается от структуры национального государства.
Алексей Кнорре
