8 сентября началась 872-дневная блокада Ленинграда. «Фонтанка» поговорила о третьем томе книжной серии, посвященной трагедии города, «„Пока я жива, живешь и ты“: Женские дневники блокадного Ленинграда», с составителями книги — историками Алексеем и Анастасией Павловскими.
В новом сборнике — восемь дневников. Их авторы — партийная работница и заведующая отделом пропаганды райкома Вера Капитонова, директор детского дома Нина Горбунова, военная медсестра Анна Бритвина, студентка Зинаида Кондратьева, работавшая на оборонных работах и погибшая от голода, преподавательница, интеллигентка Мария Воробьева, домохозяйка Лидия Борель, юная школьница из верующей семьи Марина Роза́ (Каретникова), геолог и поэт Мария Воскресенская.
Приводим отрывок из беседы и историками:
— Почему блокадный Ленинград был «городом женщин»?
Алексей: Блокадный Ленинград был «городом женщин» просто статистически. И эта статистика — про ужас и чудовищные диспропорции гендерного состава населения. В июне 1942 года после первой блокадной зимы, смертного времени, было уже 25,6 % мужчин и 74,4 % женщин. На одного выжившего и оставшегося в городе мужчину приходилось три женщины, а среди 20–29-летних — девять женщин на одного мужчину (!). Это вносит трагические смыслы в выражение «город женщин». В то же время именно женщины были главной силой армии труда, врачебного персонала и вносили большой вклад в оборону города: на 100 мужчин-рабочих и 100 мужчин-служащих в декабре 1942 года приходилось по 423 и 485 женщин; к декабрю 1941 года были мобилизованы 32 тысячи сандружинниц и медсестер; 16,5 тысячи женщин стали бойцами местной противовоздушной обороны (МПВО), которая отвечала не только за то, чтобы следить за небом и гасить зажигательные бомбы, но и за санитарные мероприятия, погребения умерших… Блокадные дневники говорят об экстремальном женском опыте профессионалов, врачей и военнослужащих, но также и матерей, жен, сестер и дочерей.
Анастасия: Мы часто смотрим на блокаду Ленинграда женскими глазами. По крайней мере, когда речь заходит о блокадных дневниках, самыми известными из которых являются именно женские: Таня Савичева, Лена Мухина, Ольга Берггольц, Любовь Шапорина; если говорить о воспоминаниях, то это, конечно, Лидия Гинзбург, Ольга Фрейденберг. Среди всех дневников XIX–XX веков, имеющихся в распоряжении «Прожито», доля женских составляет всего 23 %. В случае блокады Ленинграда — это уже 45 %, то есть 295 известных нам блокадных дневников написаны женщинами. При этом их блокадный опыт, то, как они описывали свою повседневность, отношение к происходящему, сильно зависело от их профессии, сферы занятости. Из 289 авторов мы можем выделить пять основных групп: учащиеся средней школы; студентки; педагоги, учителя, воспитатели; рабочие и служащие; медики. Мы изначально стремились к репрезентативности нашей выборки. У каждой из наших героинь — «своя» блокада.
— В чем специфика именно женских дневников?
Алексей: Никакое высказывание не является «бесполым», все мы живем в перекрестье «гендерных взглядов». Вопрос не в том, в чем особенность «женского дневника», а в том, что мы из него можем узнать. Почему утрата «женственности» или «мужественности» — это глубочайшая травма для любой личности? Что значит «настоящая женщина» или «настоящий мужчина» как политические, идеологические концепты? Как женщина «самоутверждается», осваивая профессию, которую раньше считали «мужской»? Как государство по-разному мобилизует мужчин и женщин, как по-разному устроена «женская» и «мужская» пропаганда? Почему литература, театр и кино изображают мужчин и женщин так, а не иначе? Как связаны семейные роли и стратегии выживания в условиях гуманитарной катастрофы? Есть ли «женская солидарность» или классовая и политическая солидарность будут посильней? Почему мужчины и женщины по-разному воспринимают время и быт, по-разному переживают страдания? Почему мы осуждаем, восхваляем, ободряем, оцениваем, в общем, «объективируем» кого угодно, не задумываясь над тем, что за этим стоит наше представление о «мужском» и «женском»?
— В название сборника вынесена цитата из дневника Марии Воскресенской. В чем особенность этого свидетельства?
Алексей: «Пока я жива, живешь и ты» — это слова Марии Воскресенской, обращенные к ее мужу — геологу Алексею Деливрону. Одна деталь: на момент этой записи Алексей уже год как погиб, защищая Ленинград от нацистов. Но Мария не хочет и не может смириться с этой утратой, она садится писать свой дневник, чтобы выразить все, что она чувствует. Это самый необычный блокадный дневник, который я читал. Настоящий роман о любви, «любовное письмо длиною в год». Женщина отказывается признать окончательную гибель возлюбленного и, обращаясь к нему «на ты», как к живому, пытается обессмертить его имя, его образ: раз за разом настойчиво вспоминает его черты, его речь, его тело, его вещи, всю их совместную жизнь — их довоенный Ленинград, только им принадлежавший город. Воскресенская так никогда и не примирится со смертью мужа, ни во время эвакуации, ни после войны: это история о травме и любви, которая «всегда со мной», об однажды сделанном и выполненном обещании. Как писала Мария, обращаясь к мужу: «Я буду беречь твой образ живой, чудесный, радостный. Жизнь твоя не умрет. Я постараюсь имя твое поднять в солнечное пространство нашей Родины. Неужели ты не узнаешь о победе, которая сцементирована твоей кровью. …Тысячи жертв — это все ты, уходящие войска — это ты, новые боевые песни — это ты, музыка нашей Родины — это ты» (25 октября 1941 года).
<...>
В этом же материале на «Фонтанке» можно прочитать отрывки из дневников пяти героинь.
Напомним, первый том серии («Я знаю, что так писать нельзя») посвящен феномену блокадного дневника, жанровым особенностям и месту в культурной памяти. Во втором томе («Вы, наверное, из Ленинграда?») публикаторы обратились к проблеме эвакуации, к редким дневникам эвакуированных.