Ректор Европейского университета Вадим Волков ответил нам на несколько вопросов о Data Science в социальном контексте и гуманитарной составляющей технологий. Приводим полный текст интервью:
— Сейчас в России переносят акцент на IT и инженерию, сокращают социально-гуманитарное образование. Как ЕУ видит свое будущее в этом контексте?
— В этом контексте будущее ЕУ — в создании передовой IT-составляющей для социогуманитарной сферы. Пока есть человек и общество, технологии всегда будут с ними связаны. Надо обеспечить такие условия, чтобы технологии были дружественными, вели к развитию, а не к деградации человека. Социальные и гуманитарные науки дают то, чего в технологиях нет — смысл. Но если без пафоса, то действительно старая модель этих наук себя исчерпывает. Формируется новая модель. В ней знание будет создаваться с помощью более мощных инструментов, природа наблюдений и данных изменится, поменяется постановка вопросов. Это большой вызов. ЕУ как раз и будет на него отвечать. Чтобы адекватно ответить на такой вызов, надо решить крайне сложную задачу: обучить новое поколение обществоведов и гуманитариев работе с передовыми технологическими инструментами, созданию и адаптации этих инструментов. А технических виртуозов надо погрузить в проблематику искусства, социума, культуры и даже вечных философских вопросов. Под эти задачи мы создали Школу вычислительных социальных наук.
— А какие преимущества получают гуманитарии, обученные вычислительным методам или работе с инструментами ИИ? И зачем инженерам понимать философию? Это же дополнительные болезненные усилия…
— Гуманитарии должны быть такими, чтобы они могли участвовать в разработке IT-решений и инструментов, адаптации технологий для своих областей, могли свободно работать с самыми продвинутыми инструментами. ЕУ создает форматы обучения и проектной работы, где это начинает происходить. В итоге в университете рождаются новые прикладные IT-решения для археологии, искусствоведения, истории. Обратная логика тоже работает. Программисты, инженеры и разработчики могут управлять и направлять разработки, предвосхищая то, какая гуманитарная задача ставится и решается. Творческой силой становится универсальный индивид или команды специализированных индивидов, объединенные в сети. Эта задача решается новым типом образования. А что касается награды за болезненные усилия по освоению Python или каузальных инференций, то это такие же преимущества движения наверх, которые столетия назад давали человеку освоение грамотности, латыни или арифметики. Новая социогуманитарная элита будет меньше отличаться от технической, чем раньше, и пройти отбор смогут лишь те, у кого произошло расширение возможностей за счет овладения технологиями.
— Технические вузы учат data science, но их выпускники часто не понимают среды, в которой работают с данными. Как в ЕУ сочетают hard skills и социальную аналитику, чтобы выпускники имели преимущество перед «чистыми» технарями?
— Все зависит от происхождения данных. Метеорологические данные производит атмосфера, а поведенческие, визуальные или текстовые данные производят общества, люди, организации. Чтобы моделировать погоду, не надо понимать общество или когнитивные процессы или работу государственной бюрократии. А если вы работаете с цифровыми следами человека, вы должны понимать, кто, как и зачем их произвел, о чем они могут сказать и как с ними работать. Преимущество технаря, погруженного в социальную, когнитивную или даже философскую проблематику в том, что он может ставить задачи, понимать соответствие результатов работы поставленной задаче и потребностям социума.
— Как ЕУ может помочь бизнесу и государству решать реальные задачи — от технологического суверенитета до анализа санкционных рисков?
— Если я правильно понимаю, технологический суверенитет — это импортозамещение, только сказано более сурово. Так вот любой вуз, который готовит специалистов высокого класса, способных производить знание, разрабатывать новые технологии и продукты, делать аналоги импортных продуктов, участвует в укреплении технологического суверенитета с помощью своих выпускников прежде всего. Если вуз еще имеет лаборатории и инновационную среду при себе, то еще лучше. А вот если лучшие выпускники уезжают в Кремниевую долину или еще куда-то за пределы, то это работает против. Про ЕУ я могу сказать, что мы, например, хотим решить вот какую задачу. Культурное наследие нашей страны, ее искусство как бы отстало от нового поколения, культура и духовность не технологичны. Их надо вернуть новому поколению в новых форматах и реинтегрировать молодых людей в великую российскую культуру.
— Многие идут в IT ради гарантированного заработка. Почему через 5 лет работодатели будут ценить выпускников ЕУ выше, чем узкоспециализированных IT-специалистов?
— Я этого не знаю, ведь это как раз зависит от того, сможем ли мы совместить достаточно высокий уровень социогуманитарной подготовки и IT-навыки, которые потребуются через пять лет. Сейчас мы стремимся создать такую школу проектной работы, которая бы максимально преодолела границы между дисциплинами и областями знания. Это как виды спортивного многоборья. Если это получится, то рынок это оценит.
— Возможно ли сегодня заниматься социальной наукой, исходя из принципов непредвзятости и объективности?
— Это еще один серьезный вызов. Социальные сети, медиа, средства коммуникации сегодня такие, что всем важно мнение, влияние, быстрый эффект, проекция групповых интересов, идеологическая борьба. Все мнения и слова уже ничего не стоят. А утверждения науки — серьезные. Делаются они редко и в другом коммуникативном жанре. Этот жанр в кризисе. Вопрос автономии научного суждения это производное от следования методу, процедурам и критической проверке результатов, от работы с данными. Ради сохранения социальных наук иногда стоит помолчать. Или публиковаться только в специализированных журналах.