Руководитель Центра изучения эго-документов «Прожито» Михаил Мельниченко стал лауреатом премии «ТОП 50. Самые знаменитые люди Петербурга» — 2022 в номинации «Наука и жизнь». «Собака.ru» поговорила с Михаилом о работе по сохранению исторических документов, оцифровке дневников, феномене блокадного дневника и лаборатории при центре.
Приводим текст интервью:
— Чтение чужих дневников — разве это не вторжение в личную жизнь?
Это вторжение в личную жизнь — и ему можно поставить определенные рамки. Да, мы работаем с очень чувствительными данными, и нужна деликатность. Первое, что мы объясняем родственникам, — они сохраняют полный контроль над текстом. Если им кажется неправильным что-то публиковать, мы готовы делать изъятия с пометкой, чтобы читатель понимал: дневник опубликован не полностью и здесь есть сюжетные линии, которыми наследники решили не делиться.
С родственниками есть еще один деликатный момент. Часто, когда с дневниками работают дети или внуки, у них есть сложившийся образ автора. Им нужно объяснять, что дневник — терапевтический инструмент, куда человек мог сливать раздражение. Раздраженный тон, которым пишет о тебе родной человек, мог быть следствием сиюминутного состояния. Дневник — место, где человек может прокричаться, чтобы спокойным двигаться дальше.
— А есть люди, которые предлагают свои собственные дневники к публикации?
Да, есть. Без таких людей у нас бы не было, например, 1990-х годов совсем.
— Что ими движет? Душевный эксгибиционизм?
Ну я не думаю, что это эксгибиционизм. Вот ты всю жизнь пишешь о себе книгу, и тебе нужен читатель. Ты себя вписываешь в ландшафт, ты участник событий, у тебя есть мнение, ты любил кого-то, тебя любили. Хотеть после смерти существовать в памяти людей и оставить после себя текст — это естественно.
— «Прожито» — что это, кроме как архив и попытка систематизировать дневники?
«Прожито» — это научный центр в Европейском университете, у нас несколько направлений работы. С одной стороны, мы собираем цифровую коллекцию документов из семейных архивов (дневников, воспоминаний, переписки, фотографий), у которых не так много шансов добраться до исследователей и до читателей. А с другой стороны, хотим понять, по каким законам эти документы создаются и что имеют в виду их авторы, когда документируют свою жизнь.
— Какие задачи у «Прожито»?
Мы работаем для профессиональной аудитории и позиционируем себя как научный проект, но по счастливому стечению обстоятельств наша непрофессиональная аудитория гораздо шире. Люди воспринимают нас как проект мемориальный и даже развлекательный. Мы знакомим со свидетельствами истории, не прошедшими обработку цензурой. Мы говорим с обществом голосами наших авторов — даем трибуну людям, которые и не знали, что у них будет такого размера аудитория. Мы публикуем документы, не разделяя их на хорошие или плохие.
— Вы изучаете феномен блокадного дневника?
Да, это основной наш проект. Мы занимаемся поиском блокадных текстов и пытаемся понять, чем текст блокадника отличается от дневника мирного времени — и что мы можем по нему сказать о стратегиях выживания в осажденном городе. Мои коллеги Анастасия и Алексей Павловские сейчас работают над вторым томом нашей книжной серии, посвященной блокаде, — первый том вышел в 2021-м под названием «Я знаю, что так писать нельзя: Феномен блокадного дневника».
<...>
— В какой момент дневник становится личной историей его исследователя?
Расскажу о своем опыте. Я работал с рукописью дневника этнографа, фольклориста Николая Мендельсона, он вел его в 1920-х – 1930-х годах. Через несколько месяцев работы у меня возник внутренний диалог с автором, он стал для меня реальным человеком, условно членом семьи, которого долго наблюдаешь, поэтому примерно понимаешь, как бы он реагировал на то, на это. И за год работы я приблизился к концу рукописи — мой герой состарился и начал умирать. У него изменился почерк, потому что уже плохо работали руки, начались проблемы со здоровьем. У меня было полное ощущение, что умирает мой близкий. Я думал: «Хороший человек, но устал уже от жизни». И какое-то количество времени я с этим жил и наблюдал угасание человека, с которым мы даже вроде как дружили.
— А вы ведете дневник?
Да, веду. И у меня была рефлексия на эту тему. Я публикую дневники — имею ли я право сам вести дневник? Сейчас понимаю, что для меня это задает ритм жизни. Мне кажется, самое важное, что я записываю, — это шутки коллег. Я работаю в коллективе, в котором у всех блестящее и своеобразное чувство юмора.
— Дневник популярен как жанр сегодня?
Если посмотреть временную шкалу, по которой распределяются записи, то на ней четко видны взлеты популярности дневников. Такие пики были в Первую мировую войну и во время революции. Потом — плато. И невероятный пик Второй мировой войны. Я уверен, что на современной части графика будут хорошо видны ковид и все последующие события. Думаю, сейчас огромное количество людей пытается поддерживать себя через ведение дневников.
— Какая у вас команда?
У нас огромная по гуманитарным меркам команда — почти десять человек. Основная работа, которая у нас происходит с текстами, делается силами волонтеров: любой человек, у которого есть пара свободных часов в неделю и компьютер, может вместе с нами расшифровывать рукописи. Последние годы у нас был некоторый спад волонтерской активности, но с февраля к нам опять каждый день приходят помощники. Многие люди успокаиваются, работая с текстами, занимаясь механической работой, читая чужие дневники и видя, что происходило в чужих жизнях.
— Сколько дневников уже обработано?
У нас на сайт загружено примерно 2600 дневников. Дневники состоят из подневных записей, их за три века набралось заметно больше 600 тысяч. В нашей архивной базе есть какое-то количество терабайтов отсканированных рукописей, и сейчас несколько человек занимаются архивным описанием этих документов. Описано около трех тысяч единиц, это примерно четверть из того, что отсканировано. Продвигаемся медленно, зато верно.
— Вы проводите лаборатории по работе с дневниками для непрофессионалов. Зачем?
Лаборатории «Прожито» сначала были попытками вовлечь неравнодушных людей. А сейчас понятно, что лаборатория как формат расшифровки рукописных текстов закончилась, надо переходить на новый этап, мы должны делать аналитические лаборатории, чтобы научить нашу аудиторию читать дневниковые тексты и понимать, что в них интересного, насколько им можно верить и что исследователи разных профилей могут здесь узнать.
Раньше массив блокадных дневников нужно было расшифровать и единообразно оформить, а сейчас мы хотим разобраться с тем, что эти дневники могут сказать о стратегиях выживания в блокадном Ленинграде. Хотим собрать сообщество волонтеров, причем очно в Петербурге. Каждый волонтер получит текст блокадного дневника на месяц работы и по итогу заполнит большой формуляр: социальное положение автора, возраст, количество членов семьи, домашний адрес, адрес работы. После того как мы соберем три сотни таких анкет, мы сможем уже делать исследовательские выводы. Надеюсь, запустим работу такой лаборатории уже осенью.
Полная версия материала доступна на сайте «Собаки.ru».